Василий Бархатов: «Мама очень переживала, чтобы оставшуюся жизнь мне не пришлось есть известку»

А он ставил оперу в Мариинке уже в 22 года, а через три года получил премию «Прорыв». Теперь он ставит спектакли в МХТ им. Чехова, Большом и Пушкинском театрах. На ТВ он запомнился проектами «Призрак оперы» и Yesterday live. Он делал новогодние «Оливье-шоу», где грозно командовал самим Стингом. А еще впервые поставил полнометражную картину - «Атомный Иван». Кстати, Василий - член Общественной палаты России. Мы поговорили с человеком, который так много успел в свои 28 лет.

- Абсурдистская комедия «Атомный Иван» - о событиях, которые разворачиваются на АЭС. Что-то из детских страхов после Чернобыля?

- Любая работа - сублимация личных проблем. Недаром Зигмунд Фрейд вырос на раскапывании грязного белья разных творческих единиц. Я начал сознательно воспринимать окружающий мир тогда, когда по телевизору постоянно обсуждалась тема катастрофы на Чернобыльской АЭС. В то же время я смотрел программу об НЛО. Эти две передачи сильнее всего врезались в детское сознание. Ложась спать, я боялся атома и «зеленых человечков». Поработать с инопланетянами мне пока не удалось, а вот пробраться на атомную станцию и изучить, как там все устроено, посчастливилось. Я хотел снять не фильм-катастрофу, а кино про людей, которые ходят на АЭС на работу, как в церковь или домой. Ешь, молись, строй атом.

- Ваша телевизионная работа сильно отличается от театра и кино?

- Режиссура есть режиссура. Моя задача - рассказать историю любым доступным для меня способом. Спектакль и фильм - это авторская история. На ТВ нужен опыт работы с большим коллективом, это не площадка для радикального самовыражения. Интересно, что никогда не знаешь, какие навыки, языки понадобятся для этой работы. При этом работаешь на виду, под раздражающим присмотром общественности. А в этом случае работу обсуждают необъективно, а выхватывают отдельно взятые моменты.

- Как в той истории, когда вы позвали в оперу Сергея Шнурова...

- Да, все обсудили его, меня и Гергиева. Есть большая опасность публичных ярлыков в нашей стране. Каким бы замечательным, умнейшим и интеллектуальным человеком ни был Сергей Шнуров, он для всех останется исполнителем веселых матерных песен. Я останусь молодым нигилистом, хотя таковым не являюсь. Но так повелось, от этого никуда не деться - гоголевщина.

- А какой он - друг Шнуров? С первого взгляда это человек, эпатирующий публику...

- Он никогда не пытался выглядеть хуже, чем он есть на самом деле. Сергей Шнуров - это закрытое учреждение с определенным фасадом и большим количеством интересного содержания внутри. У него исключительный вкус на любой жанр искусства. Он знает и видит хорошее кино и театр. Не случайно его уважает так много достойнейших людей - от Юрия Башмета до Сергея Соловьева. Не могут они все ошибаться.

В «Оливье-шоу» Василий работал со многими звездами. Тони Брэкстон слушалась его беспрекословно.

- А как вас занесло в «Останкино»?

- Предложение работать мне поступило от Константина Львовича Эрнста и продюсера программы Yesterday live. Мы встретились, обсудили, решили делать новое шоу. У каждого были свои мысли по этому поводу, мы их суммировали и сделали итоговый продукт. В процессе съемок он видоизменялся, менял формат, но это нормально. Это часть концепции. Yesterday live должна быть то дико абсурдной, то смешной, то со специфическим юмором в стиле ВВС, то с налетом пошлости. Программа призвана отражать окружающую действительность.

Дочка Полина уже показывает какие-то балетные движения

- За «Призрак оперы» вас не критиковали коллеги по театру?

- Многие серьезные культурные деятели не приняли этого. Спрашивали, зачем ты ставил эти пошлые номера? Но Киркоров не поет на сцене Большого театра. Я бы не взялся за такую режиссуру. Зато благодаря всем участникам проекта многие люди пошли в оперу. Это факт! Я сознательно взял на себя эту ношу и был готов к таким оценкам.

- В вашей жизни тоже немало абсурда. Ведь музыкальную школу имени Шостаковича вы оканчивали по классу балалайки...

- В своей жизни я стараюсь принимать все. Нет, профессиональные предложения приходится забраковывать пачками. Я о другом - в хозяйстве все пригодится рано или поздно. Иногда я ленюсь и не иду на контакт или на лекцию в институт, но потом все же заставляю себя мобилизовать силы и сделать то, что надо. Осмысленный труд обязательно принесет пользу.

- Как на вас смотрели, когда вы в 22 года пришли ставить оперу в Мариинский театр?

- Я до сих пор ловлю на себе некоторые недоверчивые взгляды на первых читках и репетициях. Это вполне объяснимо. Дело в другом: я сам должен доказывать своей работой право на это место. Ведь на мне большая ответственность - я заставляю огромное количество людей делать то, что мне хочется. Причем по 6 - 7 часов в день. Кому из взрослых людей такое понравится? Каждый раз надо доказывать, что ты не дурак.

- Сейчас вы репетируете спектакль в МХТ?

- По приглашению Олега Павловича Табакова я ставлю пьесу «Новые страдания юного В.». История, основанная на произведении Гете. Современный «Вертер» по имени Эдгар находит книгу без обложки и начинает смеяться над ее языком. Но потом понимает, что книга многое вокруг объясняет и более того - он в нее вписан. Уже начались репетиции в Литовской национальной опере, куда меня позвали ставить оперу Петра Ильича Чайковского «Евгений Онегин».

- Ранняя слава вам не замутила рассудок?

- В творчестве я делаю так, как хочется. В пределах ­разумного, конечно. Если хочется делать оперу, то ставлю ее. Если юмористический проект - делаю его. Если хочется пойти в «Макдоналдс» - иду туда. Если есть желание приехать на «Ауди» - сажусь в нее. А на следующий день еду в метро. Хороший спектакль мы можем отметить в ресторане, а можем выпить на бульваре, закусывая чипсами. И меня это не смущает. Никакой звездной болезни или понтов. Режиссура не должна распространяться на себя самого.

В детстве боялся атома и «зеленых человечков»

- Ваша мама говорила, что первые ваши постановки были ей не совсем понятны...

- Моя мама и сестра всегда очень переживали, чтобы я, выбрав путь оперной режиссуры, не ел всю жизнь известку. Чтобы хотя бы на хлеб с маслом хватало. Первый мой спектакль был радикальным, и взрослому человеку тяжело было понять его. Зачем этот юноша изъясняется таким странным языком? Пошел бы лучше в Газпром работать.

- С супругой вас тоже свел театр?

- Это была спонтанная история. Она работала балериной в Мариинке. И так сильно понравилась мне, что на каждой репетиции я шутил, обращал на нее внимание, осыпал комплиментами. Потом сходили кофе попить, потом еще раз. И вот теперь мы вместе уже пять лет, и у нас растет чудная дочка Полина.

- По поводу дочки вы говорили, что не хотите видеть ее «селедкой», то есть в балерины не отдадите.

- Полгода назад мы смотрели проект «Болеро», и вдруг супруга спросила у Полины: «Будешь танцевать?» А она отвечает: «Да-а». Маша уточняет: «А как?» И тут Полина вскакивает со стула и повторяет некоторые балетные движения из тех, что она видела. Хотя ей было всего полтора года. Говорят, есть у нее к этому делу природная предрасположенность. Ведь жена у меня балерина, а ее мама - известный балетный педагог. Но балет - это очень тонкая вещь: или пан, или пропал. Легко можно сломать человеку жизнь, тело и мозг или, наоборот, воспитать выдающуюся балерину.

- Что вы считаете своей самой большой ошибкой в жизни?

- Я стал известен более широкому кругу людей, нежели хотелось бы. Хотелось быть оперным режиссером, которого никто не знает. И быть уважаемым в узком кругу. Публичная известность мне не нужна. Я стараюсь всем уделить время, которого и так очень мало. Воспитание правильное...

- А что если «опроститься» и уехать в глубинку?

- Там невозможен и никому не нужен тот театр, который я делаю. В Москве и Питере тяжело найти своего зрителя. С каждым километром смысл моего творчества пропадает все больше и больше.