Лингвист Максим Кронгауз: «Нам не нужно бояться «лайков» и «селфи». Русскому языку они не опасны».

Лингвист Максим Кронгауз

Фото: РИА Новости

- Максим Анисимович, начнем с Тотального диктанта. Вы стали одним из «диктаторов» в Высшей школе экономики.

- Я люблю это мероприятие. Люблю, когда что-то зарождается снизу, никто не приказывает. В 2004 году группа новосибирских филологов придумала этот диктант. Назвали его «тотальным», а диктующих – «диктаторами». Это, конечно, шутка, и она оказалась удачная. За десять лет диктант распространился по всей планете, его проводят во всех городах, где есть кому писать по-русски. В этом году «диктаторами» были Константин Хабенский в Москве, в Лондоне Сева Новгородцев, Кира Муратова в Париже.

- А как оценки? Сколько двоечников?

- Статистику точно не знаю, знаю только, что в три раза больше отличников, чем в прошлом году. Вообще мне кажется, что главное достижение диктанта – его «тотальность».

- Каков социальный портрет среднего пишущего. Вы же их разглядывали.

- Много молодых людей, но были люди и среднего возраста и – много – пенсионного. Ко мне подошла немолодая дама, спросила, как надо писать слово «будущий». Я ответил: «бу-ду-щий». Она развела руками: «Ой, а я добавила «ю»!..»

- Организаторы диктанта обнаружили, что были сделаны ошибки в словах «гармошка», «семафор»…

- Ошибки очень показательные, потому что слова простые. Это пример того, как на наших глазах некоторые слова русского языка от нас уходят. Молодые люди делают ошибки, потому что никогда не слышали про «гармошку», «семафор» и «перрон» еще туда затесался…

- А списывали?

- На моих глазах никто не списывал, но я слыхал, что в прошлые годы люди списывали. Это меня удивляет, потому что мероприятие добровольное. Списывают по привычке. Это у нас в крови. Я был профессором во Франции два года, и меня поражало, что среди славистов-французов и русских списывали только русские – тогда еще советские. Я помню, как французы ежились: с одной стороны, им было неудобно не дать списать, с другой – им было неудобно передо мной, потому что ко мне они тоже относились хорошо.

- Широкому читателю вы дороги как социолингвист, исследователь связи языка и общества. Изменились ли отношения людей в России в связи с изменениями в языке?

- Да. Сейчас мы находимся под сильным прессингом английского языка и глобальной культуры. Например, появилось такое прощание «пока-пока». (Я произношу это быстро, потому что просто «пока» есть давно, и в 60-е годы обсуждали, не является ли оно вульгарным). Нынешнее «пока-пока» произошло от английского «бай-бай». Такая же калька – не заимствование прямое, а перевод на русский – «увидимся», это перевод с английского «see you». И тут же появилось ироническое «услышимся». Еще выражение, которого у нас раньше не было: «берегите себя». Журналисты любят заканчивать им программу.

- Это они у Фила Донахью нахватались.

- В Америке уже значение стерто, а мы настораживаемся: с чего это нам вдруг беречь себя? Что случилось?

- В 90-е годы Горбачев ввел в обиход слово «консенсус», с ним оно пришло и ушло. А какие в русском языке появились интересные заимствования за последние 10 лет и насколько они жизнеспособны?

- Пять-шесть лет назад стал очень популярен «лайк». Лайкни, лайкай, облайкай и так далее. По-русски это могло бы быть переведено как «нравится», но идея «лайка» как существительного прижилась и сохранилась. «Лайк» даже стал мерилом успеха: важно, кто сколько их собрал.

- Как вы относитесь к иностранным заимствованиям? Это проблема или обогащает язык?

- И проблема, и обогащение. Ведь русский язык вообще богат заимствованиями. Если мы посмотрим на обеденный стол, мы увидим на нем сплошь «чужие слова»: чай, конфеты, огурец, помидор, котлеты, колбаса, сыр. И хлеб - заимствование, только очень давнее. Проблема возникает, когда идет поток чужих слов, и русский язык не успевает их осваивать. Мы сталкиваемся в газете, в Интернете с каким-то незнакомым словом и не знаем, как им пользоваться. Но заимствование – очень важная прививка для языка. Мы сразу начинаем осваивать новое слово с помощью суффиксов и приставок, и слово становится своим. Это творческий процесс. Возьмем аббревиатуру из английского – «пиар». Она так обросла однокоренными - «пиарщик», «пиарить», «распиаренный» - и стала почти русским словом.

Про «звОнит» и «одеть одежду»

- Неправильное произношение очень заразительно. Форма «звОнит» вместо «звонит» распространилась, как эпидемия, и теперь уже внесена в словари. Вы поправляете людей, когда кто-то неправильно при вас говорит?

- Нет, я не поправляю: напомню знаменитую фразу: воспитанность состоит не в том, чтобы не пролить соус на скатерть, а в том, чтобы этого не заметить. Поправлять взрослого человека бессмысленно и ставит его в неловкое положение. Люди, которые поправляют, хотят показать, что они в каком-то отношении выше собеседника, лучше владеют нормой. Но надо поправлять детей – я поправляю своих детей и внуков. Вообще стремление к тому, чтобы все говорили на правильном языке – это иллюзия. Язык – иерархия социальная. Язык немножко повышает тех, кто владеет нормой, немножко принижает тех, кто не владеет. Я вспоминаю замечательный эпизод из одного советского фильма, где академик говорит своей домработнице: «Что же ты говоришь «ложить», ведь надо говорить «класть»?» Она отвечает: да знаю я, как надо говорить, но мне жить с теми, кто говорит «ложить». И это очень важно для понимания того, почему заразны ошибки. Мы все живем в определенной среде и выпадать из этой среды – даже в лучшую сторону – чревато.

- Почему вам не нравятся слова «блин» и – новое – «песец» в качестве замены известным матерным?

- Мне казалось долгие годы, что слово «блин» очень вульгарно, но я постепенно вижу, как «блин» захватывает пространство. И его говорят уже не только грубые люди, но и милые образованные девушки. «Песец» - тоже омерзительный эвфемизм. Если человек выругается прямо, я понимаю его чувства, а в «песце» есть какая-то такая неискренность.

- Как вы относитесь к молодежному жаргону?

- В нем нет ничего плохого. Он есть во всех культурах во все времена. Я, например, не вижу ничего плохого в слове «прикол». Раздражает то, что стерлись границы между областями употребления этого языка. Раньше ребенок знал, что эти слова он использует со своими ровесниками, в своем кругу. Сегодня и взрослые произносят эти слова. Главная функция жаргона – разделение на «своих» и «чужих». Когда люди постарше употребляют молодежные слова – снова возникает ощущение неестественности.

Мы попросили нашего гостя прокомментировать пару свежайших неологизмов.

СЕЛФИ:

Слово «селфи» - selfie - в значении «снимок себя с помощью мобильного устройства» было объявлено «словом года» в Оксфордском словаре английского языка в прошлом году. Что любопытно: оно сразу было перенесено и в русский язык. И вот уже российские издания публикуют селфи знаменитых людей. Пространство заимствования свелось к нулю. Это значит, во-первых, что у нас уже существует глобальная культура, языковые границы стираются. Во-вторых, это означает расширение возможностей. Человек как бы становится сам себе Пигмалионом и получает удовольствие от новой свободы самовыражения. В слово ведь уже играют. Накануне библионочи в Москве я услышал слово «шелфи» (shelfie) – гибрид слов «shelf» (полка) и «selfie». Означает «шелфи» фотографию полки с книгами, которые человек читает, или самого себя на фоне своих книжных полок.

НЯШНЫЙ ПРОКУРОР

«Няшный» - интересное слово из жаргона фанатов аниме, японских мультфильмов. «Ня» в японском языке означает звук, который издает кошка, как наше «мяу». Русский язык добавил к нему суффикс, и получилось целое «слово-суффикс», означающее миловидное большеглазое существо – героиню аниме. Внешность исполняющей обязанности прокурора Крыма Натальи Поклонской очень хорошо в этот образ вписалась. Один одесский музыкант обнаружил, что «Наташа» рифмуется с «няша» - и так это словосочетание обрело жизнь в языке. Сама же Поклонская в интервью сказала: «Я прокурор и никаких няш-мяш не допущу», породив еще один мем "няш-мяш".