Гребенщиков есть свет, и никакой тьмы

Аквариум играл так мощно, будто припал где-то к живой воде и реально повернул время вспять

Фото: Михаил ДЕНИСОВ

Мы пришли на концерт Гребенщикова в Крокус-сити. Огромный трехъярусный зал. Мы сидели на балконе, и я пожалела, что так далеко.

Лица БГ было не видно. Так, фигурка с гитарой.

- Надо было взять бинокль! - сказала подруга.

А уже через несколько минут стало понятно: не надо. Мне вдруг понравилось, что я не вижу его ясно. Что вся сцена - слегка размыта расстоянием. Потому что в этой дымке будто размылось и время.

Гребенщиков пел офигительно. Я часто хожу на его концерты, большинство мне очень нравилось. Но он никогда не пел так. Старые песни, отряхнувшись, как цветы от росы, вдруг зазвучали с промытой необыкновенной свежестью. Будто он - молодой, тонкий, красивый, ироничный - вот только что их написал. И щедрыми пригоршнями бросает в зал. Зал это сразу почувствовал. Благодарно взревел. И дальше почти три часа так и было: Гребенщиков вливал нам прямо в кровь, минуя зрение, минуя слух - прямо в вены - свое бурлящее шампанское песен. А публика орала слова любви, переливчато свистела от счастья, отбивала ладоши.

Была я на концерте любимого мною Маккартни... Здесь было круче.

Мы улетали вместе с БГ в нашу молодость, сбрасывая на лету года, как плащи, которые не разрешали проносить в зал.

Неслись из десятилетия к десятилетию, перескакивая от песни к песне, будто пересаживаясь на ракеты. Рядом кричал от восторга и танцевал что-то свое, но тоже ему родное, молодняк.

Аквариум играл так мощно, будто припал где-то к живой воде и реально повернул время вспять.

Это был лучший концерт БГ из всех, что я слышала. А может, вообще - лучший концерт...

Он бережно отобрал из всех своих песен главные сокровища. Не те, что приятно орать пьяным хором (несколько человек сиплыми глотками попробовали было их потребовать. А потом как-то аннигилировались в плотной атмосфере беспримесной радости и света). А свои любовные и философские баллады. Все эти " Машинист и сам не знает, что везет меня к тебе", "Кострома мон амур", "Гарсон номер два", "Пой, ласточка, пой". И пел их так мощно, сильно и нежно, что казалось - он стоит там 30-летний. Вечно молодой. Хотелось сказать - вечно пьяный, но здесь это было не к месту. Он просто производил счастье и свет. И лишь горчинка такой усмешливой ласковой мудрости, как якорек, погружала старые хиты на чуть большую глубину.

Что-то такое, может быть, открылось БГ после его недавней тяжелой болезни. Когда ему и вправду уже почти запрягли-взнуздали коней беспредела, а кони понесли - да все прочь от тебя...

И сейчас он пытался поделиться с нами этим знанием, светлой любовью к жизни, так что радость подхватывала зал и уносила по любимой Бориной реке за собой.

Даже несколько его песен под условным девизом "когда я уйду" - он спел их почти одна за другой - вызвала только еще большее единение всех со всеми. Боря! Да куда ты уйдешь! Кто тебя пустит! Нам без тебя никак.

Ты ведь голос нашего поколения. А теперь вот, видно - не только нашего.

Два часа пролетели незаметно. Наконец Гребенщиков с музыкантами ушел.

Зал не тронулся с места.

Казалось немыслимым, что вот то, что было, сейчас возьмет и закончится.

- Никуда не пойду! - сказала я подружке и сестре.

- А то! - ответили они.

Народ вокруг бил в ладоши и орал. Орал и бил в ладоши. Ровно 15 минут. Ничего не происходило. Никто не выходил.

Публика неистовствовала.

Все, весь зал, будто приклеились к своим местам. Обычно на такое скандирование остается лишь кучка фанатов. Тут общий хор только нарастал.

Через 17 минут Гребенщиков вышел. И отыграл еще сорок пять минут. Он тоже почувствовал, что сегодня что-то такое происходит.

А что происходило? БГ передавал нам главное свое послание. Оно прозвучало в последней строчке его последней на концерте песни.

Бог есть свет, и в нем нет никакой тьмы.

Здесь нечего добавить.

Но если - о, я надеюсь! - этот концерт записывали, то там, среди прочего неистовства, будет слышно, как кто-то заливисто улюлюкает и громко орет "Браво".

Так вот, это была я.