Почему Брежнев не смог стать Путиным?

Чем дальше от брежневской эпохи, названной уже в перестройку «застоем», тем все чаще теперь вспоминают о ней с симпатией. Оказалось, и жили мы не так уже невыносимо плохо, хоть и страдали от дефицита, но зато ведь была стабильность и уверенность в завтрашнем дне. В любом случае, как ни относиться к брежневскому времени, вспомнить о нем всегда интересно. .

Депутат Госдумы Александр Хинштейн написал книгу «Почему Брежнев не стал Путиным? Сказка о потерянном времени». В ней не только неизвестные факты о жизни и деятельности генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Брежнева, но и любопытные сравнения его со всеми правителями России —до него и после.

С любезного разрешения автора публикуем отрывки из книги.

ЗАСТОЙ И ОТСТОЙ

В массовом восприятии брежневская эпоха словно зависла между двумя полюсами; лично – воспоминания у нас о том времени преимущественно хорошие, вызывающие ностальгию... Однако ж при том нам официально известно, что это был застой и отстой.

За четверть века бичевания «эпохи застоя» общество настолько привыкли уничижительно относиться к своему прошлому, что не видит порой даже очевидных вещей.

Как, интересно, получилось, что именно в «застойное» время СССР достиг верхней точки своего экономического развития и стратегического господства. Почему именно в те годы был сделан гигантский промышленный и интеллектуальный рывок? Резко вырос уровень жизни? Стартовали многие социальные программы? Началось массовое жилищное строительство и реформа ЖКХ?

Если б не доставшиеся по наследству от Брежнева промышленность и инфраструктура, Россия просто не смогла б пережить эпоху 1990-х; всё, за счет чего продержалась страна, рождено было именно в СССР: и нефтяные скважины, и газопроводы, и линии электропередач.

Бесспорно, советская система была несовершенной и преимущественно бесчеловечной; возвращаться в нее – дураков нет. Но было в ней и немало разумного и здравого; того, что потом, в пылу страстей оказалось бездумно забыто и разрушено.

Ельцину и его окружению так не терпелось ускорить бег времени, что они приказали считать недействительным всё, что было до них. История новой, демократической России начиналась сразу с лета 1991-го: ни космоса, ни систем ПВО, ни фундаментальной науки.

Но от того, что демократы побросали в реки статуи прежних идолов, жизнь лучше не становилась; когда Ельцин покинул Кремль, страна натурально лежала в руинах. Еще вот-вот – и она развалилась бы на мелкие удельные княжества.

БРОВЕНОСЕЦ В ПОТЕМКАХ

О Брежневе, возглавлявшем страну долгих 18 лет, принято вспоминать без тени какого-либо почтения. «Бровеносец в потемках», «отец застоя», «маразматик-геронтофил»; какими только уничижительными эпитетами не награждали Брежнева за последние четверть века.

В нашей памяти – остался он преимущественно таким – немощным, слезливым автором «Целины» и «Малой земли», увлеченным лишь навешиванием самому себе бесконечных звезд и орденов; не лидер, а ходячая карикатура.

Многочисленные анекдоты о нем – до сих пор воспринимаются почти, как историческая реальность: «Товарищи! Вчера, когда хоронили товарища Суслова и заиграла музыка, никто из членов Политбюро не догадался пригласить женщин на танец… Кстати, а куда запропастился товарищ Суслов?..»

Но Брежнев не всегда был старым, немощным маразматиком. В первое десятилетие властвования в – большую часть срока – это был энергичный, деятельный и достаточно либеральный правитель; хотя, если требовалось, он умел становиться и жестким.

СЫТАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ

Главный итог правления Брежнева – установление в обществе относительно сытой стабильности; но ведь именно это – считается и основным успехом политики нынешних российских лидеров.

Вообще, ранний Брежнев во многом предвосхитил то, что сделает потом Путин; его основная ставка тоже была сделана на удовлетворение «растущих материальных потребностей».

Параллелей проводить можно великое множество – собственно, я сделаю это чуть позже, уже на страницах книги, ведь даже грядущая олимпиада – особая гордость Владимира Владимировича – и та носит порядковый номер XXII; как и благословенная Олимпиада-1980. Да и корона повелителя нефти и газа перешла к Путину по наследству от Брежнева, первым начавшим массовую разработку недр и строительство трубопроводов. Опять же – партия и правительство, суверенная демократия.

Время от времени меня, вообще, не оставляет ощущение дежа вю. Когда, например, играет гимн, и память автоматически выбрасывает старые слова про партию Ленина и торжество коммунизма. Или, когда диссидентов обменивают на провалившихся шпионов, а во Вьетнаме мы начинаем строить АЭС. Когда зал в десятый раз прерывает доклад бурными и продолжительными аплодисментами.

Но это же чувство возникает, когда я вижу испытания новой ракетной техники и торжественную сдачу новых дорог. Когда наши спортсмены завоевывают золотые медали, а ученые – признаются лучшими в мире.

ТАЙНА УХОДА

Окончательно сдать власть Брежнев решит лишь в последние дни своей жизни. На 15 ноября 1982 года уже был запланирован внеочередной Пленум ЦК КПСС, на котором он должен был сложить с себя полномочия и занять специально создаваемый пост председателя партии (!). Но 10 ноября – генсека не стало. Это еще одна – историческая тайна, к который я рискнул прикоснуться, – загадка смерти советского вождя. Его кончина произошла на фоне череды странных, почти детективных событий, да и в самих обстоятельствах смерти – есть немало вопросов, до сих пор остающихся без ответов. Хотя бы потому, что случилась она, словно по заказу; еще 5 дней – и история двинулась совсем по другому пути, а у штурвала встал бы отнюдь не Юрий Андропов.

Советский Союз вовсе не был обречен на погибель, как пытаются уверить нас идеологи либерализма. Даже в страшный 1990-й год ситуация в стране была, как минимум, не хуже, чем в тучном 2007-м. А значит, не столько Брежнев виновен в развале империи, сколько его наследники: Горбачев, Ельцин.

России никогда не везло с царями-созидателями. Особенно богат на революционеров оказался прошедший ХХ век: Керенский, Ленин, Сталин, Хрущев, Горбачев, Ельцин.

Беда страны, оказавшейся во власти революционера, в том, что весь расчет свой строит он на чуде, точно, как в рулетке: авось – повезет.

Стабильности – вот чего, какое уже столетие подряд не хватает нашей многострадальной державе. Той самой стабильности, о которой в начале ХХ века мечтал Столыпин: «Дайте мне двадцать лет, и вы не узнаете Россию!»

Лишь одного-единственного российского правителя в ХХ веке, пусть с оговорками, можно назвать созидателем. Сколь ни странно, это был Леонид Брежнев. С легкой руки Горбачева его эпоху принято именовать «застоем», хотя мне как-то больше по душе термин «стабильность». За годы брежневского правления, особенно первой его половины, в стране воцарилось то долгожданное спокойствие, которого так не хватало всегда России.

О кризисах, инфляции, безработице и оргпреступности советские люди узнавали исключительно из передачи «Международная панорама».

Во внешней политике – СССР добился беспрецедентных успехов, с большинством лидеров западных держав – тех, кому Хрущев грозил показать кузькину мать, а Сталин рассматривал в качестве прямых врагов – Брежнев установил нормальные, добрососедские отношения, регулярно совершая иностранные визиты и, принимая соседей у себя; угроза Третьей мировой, бывшая еще вчера абсолютной реальностью, отошла при нем в небытие.

В политике внутренней – успехов насчитывалось тоже немало; достаточно вспомнить, что социальное законодательство было тогда одним из самых передовых в мире: бесплатная медицина, образование, жилье, поддержка материнства и детства, дотируемые цены на товары, продукты и ЖКХ.

Это просто счастье, что у нас сохранился тот, брежневско-советский запас; лишь, благодаря ему, страна и сумела выжить в эпоху горбачевско-ельцинских лихолетий. Да и сегодня мы во многом еще продолжаем пользоваться плодами той эпохи: практически все современные заводы и фабрики, системы энергоснабжения, инфраструктура городов и поселков были построены в те времена; сырьевые месторождения – открыты и освоены тогда же.

ГЕНСЕК И ДРУГИЕ

Никто не собирается канонизировать Брежнева, ему действительно, не хватало культуры и кругозора, столь необходимых государственному деятелю. Очень часто проявлял он слабость, а подчас нерешительность, резких движений совершать не любил.

Генсек не сумел воспользоваться уникальным шансом, который был дарован России. В противном случае – жили бы мы сейчас в абсолютно другой стране; так, в очередной раз, человеческие изъяны определили дальнейший ход истории. В последние 5–7 лет жизни Леонид Ильич фактически пребывал в прострации, превратившись почти в инвалида.

Брежнев до и после 1975 года – это два абсолютно разных человека; во многом даже – антиподы. Большинство из того, что сделал Брежнев-первый, Брежнев-второй, увы, загубил на корню.

Совершенно уникальная ситуация, полностью опровергающая все представления о времени и пространстве.

Поздний Брежнев – почти, как поздний Ельцин. Они очень похожи, вплоть до мельчайших даже деталей.

Зато ранний Брежнев – во многом предвосхитил то, что сделает потом нынешняя российская власть во главе с Путиным.

Проведенный накануне 100-летия Брежнева (2006 год) опрос ВЦИОМа показал, что из 3,2 тысяч респондентов 39% предпочли бы жить в путинской России, а 31% – в брежневском Союзе. Для сравнения: во владычество Сталина хотело бы перенестись лишь 6% респондентов, а вернуться в ельцинские времена – и вовсе 1%.

Простой народ по застою откровенно ностальгирует.

О МАТЕРЯХ

Показательная деталь: даже после того, как сын вознесся к вершинам власти, Наталья Денисовна Брежнева вместе с семьей дочери продолжала жить в маленькой, двухкомнатной квартирке в Днепродзержинске, полученной от завода еще в 1925 году. На все увещевания местного начальства, что негоже, мол, матери секретаря ЦК ютиться в такой хибаре – переезжайте в любые хоромы на выбор – Наталья Денисовна отвечала отказом; ей казалось, что пользоваться положением сына – стыдно, люди – не поймут.

Только в 1966-м Брежнев сумел наконец забрать мать в Москву и поселил у себя.

Первое время жили они в квартире на Кутузовском проспекте; по утрам, проводив сына, Наталья Денисовна садилась на лавочку у подъезда вместе с другими старушками. Ее лучшими подругами были местные лифтершы.

Брежневу было тогда уже за 60, но слушался он мать беспрекословно, как в детстве. Его зять, генерал Чурбанов свидетельствует:

«Наталья Денисовна обязательно выходила на каждый завтрак с Леонидом Ильичом. Раньше всех садилась в столовой, просматривала газеты и всегда находила в них что-то интересное, сообщая Леониду Ильичу: “Леня, такая-то газета, ты обязательно прочти...” Леонид Ильич торопился на работу, ему некогда, но перечить матери тоже невозможно. Леонид Ильич всегда считался с Натальей Денисовной в житейских вопросах».

…Наталья Денисовна умерла в глубокой старости в 1975 году, когда Брежневу самому было без малого семьдесят. Пусть, хоть на исходе, она успела пожить по-человечески...

НА СТЫКЕ ЭПОХ

Когда родители Ельцина состарились и их надо было забирать из деревни – мать тяжело болела, отца парализовало – Борис Николаевич работал уже секретарем Свердловского обкома. Жил он в одном из лучших в городе домов, однако поселились старики у младшего сына Михаила, даром, что трудился тот монтажником на стройке и занимал скромную «однушку».

«У тебя, Михаил, конечно, тесновато, – сказал Ельцин брату, – но и у меня, пойми: двое детей, жена, ответственная партийная работа. Так что ухаживай за стариками, а я мысленно с тобой».

Отец вскоре умер. Мать заберет он к себе только через 20 лет, уже будучи президентом. В 1992-м Клавдию Васильевну поселят на даче, в боковом крыле, рядом с комнатой охраны и караулкой. Питалась старуха отдельно – к общему столу ее никогда не звали.

ГЕНСЕК-ЛОВЕЛАС

В массовом сознании давно и плотно укрепилась мысль, что Брежнев был гуляка и бабник; этакий гусар-выпивоха, не пропускавший мимо себя ни единой смазливой мордашки.

Убеждению этому во многом способствовал сам его внешний вид: высокого роста, смуглый красавец-мужчина, смоляные брови вразлет, густая шевелюра – не партноменклатурщик, а прямо-таки оперный герой-любовник.

Если угодно, Брежнев стал первым советским политиком западного типа; белозубая улыбка, ямочки на щеках, всегда наготове пара свежих анекдотов.

Ранний Брежнев был, как реклама чудо-йогурта: всем полезен, всем хорош.

Галина Вишневская вспоминала:

«Весь вечер я сидела рядом с ним, он, как любезный кавалер, всячески пытался развлечь меня, да и вообще он был, что называется, в ударе. Хорошо одетый, черноволосый нестарый мужчина – ему тогда было пятьдесят семь лет – энергичный и очень общительный, компанейский. Щеголял знанием стихов, особенно Есенина. Пил он немного, рассказывал анекдоты и даже стал петь смешные частушки, прищелкивая пятками, руками изображая балалайку, цокал языком и на вятском наречии пел довольно приятным голосом. И это не были плоские потуги, нет, это было артистично и талантливо… И мне, и Славе было приятно в тот вечер быть в его обществе».

Да, Брежнев наверняка не был святым.

Но я против того, чтобы наклеивать человеку ярлык лишь на основе сплетен. Извольте предъявить факты! В том-то и штука, что фактов подобных – кот наплакал тебя!

Все свидетели, описывающие отношения Брежнева с женой, неизменно подчеркивают их нежность и даже какую-то что ли трогательность; он – называл ее Витей, она его – Леней. Он – весь день на работе, она ждет дома, готовит ужин, потом вечером усаживаются вместе у телевизора. Утром – во сколько бы ни встал – провожает на службу.

«Кто, с кем, когда? – это интересовало всех. – воспроизводит царящие тогда нравы подчиненный Брежнева по Верховному Совету Юрий Королев, – Видели зачастивших к руководству стенографисток – и сразу выводы. Видели сменявшихся буфетчиц, одна симпатичнее другой, – и опять все ясно. Или, во всяком случае, подозрительно. Молодой Брежнев с его широкими взглядами и кажущейся любвеобильностью славу имел в аппарате самую громкую. Как поездка – так новые женские лица: стюардесса, обслуга и еще неизвестно кто».

Самая известная среди них – некая Тамара Николаева (по другой версии – Лаверченко), «голубоглазая блондинка с длинными волосами». В любой книге о Брежневе можно прочесть, что она служила медсестрой в одной с ним части, любил он ее без памяти, а после войны чуть не ушел даже из семьи.

«Дед приехал, чтобы сказать, что уходит, – так описывает эту сцену внучка генсека Виктория Брежнева. – Но этого не произошло. Дети бросились к нему с криком: “Не уезжай!”. Он не смог. Тамара потом у нас не раз появлялась с мужем в гостях (красивая женщина!), но бабушка ничего по этому поводу не говорила».

Имя очередной фронтовой наложницы журналисты озвучили не так давно; в канун 100-летия Брежнева. Звали ее якобы Анной Шалфеевой, она была певицей из сочинской филармонии, приехала на фронт с концертной бригадой, и – бац! – попалась на глаза любвеобильному замполиту.

«После концерта, – смакуют подробности (откуда, правда, взялись они, неведомо) журналисты, – один из военных попросил ее зайти в столовую и, как только она вошла, сообщил, что сейчас сюда пожалует замполит Брежнев, и запер ее на ключ. Певица убежала через окно на улицу. Строптивость красавицы раззадорила молодого Брежнева, и в дальнейшем он не раз сопровождал ее во время фронтовых выступлений».

А теперь – тест на сообразительность: угадайте, что сталось с Шалфеевой после войны? Ну, правильно; Брежнев тоже сосватал ее за генерала, Героя Советского Союза и выделил от щедрот своих квартиру…

Вообще, анализируя дон-жуанский список Брежнева, я пришел к поразительному заключению; все приписываемые ему амурные истории удивительно похожи друг на друга – просто, как две капли воды; разница – исключительно в именах собственных.

Проведем нехитрый арифметический подсчет. Всего Брежневу, если верить газетным публикациям и мемуарам, инкриминировалось примерно четырнадцать романов. (Истории расплывчатые, обтекаемые без указаний имен и конкретики, вроде общупанных закройщиц, в расчет брать не будем.)

Социальный состав этих пассий весьма красноречив: десять из четырнадцати – работницы его обслуги или что-то вроде этого (медсестры, секретарши, горничные, стюардессы, даже одна театральная капельдинерша).

Обидно за Брежнева, честное слово. Берия – тот хотя бы насильничал первых звезд киноэкрана (Окуневская, Зоя Федорова); Сталину и дедушке Калинину – приписывали склонность к балеринам из Большого театра.

То есть все вожди – люди, как люди, а бедный Леонид Ильич – даром, что красавец с военной выправкой – вынужден был скромно довольствоваться горничными и медсестрами. Да потом еще и устраивать их судьбу, следуя тем же источникам, семерых из четырнадцати любовниц (ровно половину!) он якобы сосватал генералам или аппаратчикам, которых сам же и тащил потом в гору (Грушевой, Бодюл, Цинев, вице-премьер Казахстана).

По счастью, Иван Бодюл жив еще до сих пор. Все эти разговоры опровергает он легко, и даже со смехом:

«Слышал я эту выдумку про ее роман с Брежневым. Сама Клава мне об этих слухах и рассказывала. Меня это совсем не смущало, потому что о многих подобные выдумки пускались».

Если следовать газетным легендам, последним увлечением Леонида Ильича стала кремлевская медсестра Нина Коровякова, которая будто бы напоминала вождю фронтовую любовь Тамару. Love Story эта настолько растиражирована в глянце, что многие всерьез принимают ее за свершившийся факт.

В четырехсерийном телефильме «Брежнев» сексапильная медсестра в исполнении Марии Шукшиной почти откровенно провоцирует престарелого пациента. Только старость мешает двум сердцам соединиться; к моменту прихода медсестры в Кремль Брежневу было уже без малого семьдесят. Ни дать, ни взять – Лолита наоборот.

Сложно представить, чтобы Брежнев с его вечной аппаратной осторожностью, аккуратностью, столь открыто мог сожительствовать с подчиненными; уж по крайней до прихода своего к власти. В условиях партийной пуританской морали это вполне могло стоить ему всей карьеры; людей и за меньшие прегрешения низвергали в тартарары.

В 1955-м, как раз накануне избрания его главой Казахстана, вышло закрытое письмо ЦК КПСС «О поведении т.т. Александрова, Еголина и других». Указанные т.т. – министр культуры СССР, зам.зав. отделом ЦК и другие официальные лица – были уличены в посещениях великосветского борделя с молоденькими актрисами и балеринами, за что и полетели кубарем с работы

ЛИХАЧ

«Главными чертами этого человека, – вспоминает его телохранитель Владимир Медведев, – были, как ни странно, лихость, бесшабашность, молодчество».

Сохранился красноречивый весьма фотоснимок: Брежнев восседает за рулем «Линкольна», рядом, на пассажирском сиденье – не оправившийся еще от шока президент США Никсон; только-только Леонид Ильич продемонстрировал ему свои навыки экстремального вождения. (Впрочем, до 240 километров, которые Путин однажды разогнал на болиде, ему было все равно далеко.)

Другой пассажир генсека – помощник президента Генри Киссинджер, также переживший подобную езду – так описывал потом свои впечатления:

«Можно было только молиться, чтобы на ближайшем перекрестке появился какой-нибудь полицейский и положил конец этой безумной гонке. Но кто бы осмелился остановить машину Генерального секретаря партии?»

Со стороны могло показаться, что Брежнев был лишен страха вовсе. Он водил самолеты и катера, мог полезть купаться в четырехбалльный шторм. Много раз Леонид Ильич оказывался на волоске от смерти – когда, например, его «Мерседес» занесло на горной крымской дороге, и машина, ударившись об скалу, зависла прямо над пропастью. Или после того, как у другой его иномарки – «Ниссана» – на полном ходу лопнуло колесо, и лишь чудом он сумел удержать руль. Ну, а уж прямое столкновение с гигантским «МАЗом-502» – лоб в лоб – и вовсе пережить было, кажется, невозможно. Но неизменно, выбравшись из очередной передряги, Брежнев вновь принимался за старое.

КАК ГЕНСЕК ПОЖАЛЕЛ ЖУРНАЛИСТА

Сентиментальную историю рассказывает корреспондент ТАСС Борис Грищенко. В составе группы журналистов он освещал поездку Брежнева в Болгарию. Делегацию поселили в резиденции Тодора Живкова.

И вот вечером, после тяжелого дня, Грищенко решил отдохнуть прямо на природе. Лег на травку. А когда проснулся – над ним стоял… Брежнев:

– Это же… надо так… напиться!

«При этих словах Брежнева несколько мускулистых рук рванули меня с земли и поволокли в сторону, угрожая всеми карами, в том числе и отправкой на Родину в 24 часа.

Медленно выговаривавший слова генсек, жестом остановил ретивых поборников трезвости:

– Да погодите вы… Это же надо… так напиться… и никто ему не поможет…

После этого судьба моего бездыханного тела круто изменилась к лучшему. Очнулся я в ванне с минеральной водой, несколько людей в белых халатах так обрадовались моему возвращению к жизни, как будто они были моими ближайшими родственниками».

Существует масса примеров, когда вмешательство Брежнева спасало людей от верной расправы.

Именно он потребовал, например, чтобы диссидент Жорес Медведев, отправленный стараниями КГБ в психбольницу, был освобожден. Это Брежнев настоял на том, чтобы выпустить за кордон, а не сажать Солженицына, хотя многие «горячие головы» в Политбюро требовали показательной порки писателя-бунтовщика. А услышав об изгнании Юрия Любимова из театра на Таганке, позвонил секретарю МГК Гришину и велел решение это отменить. Более того – сам пришел на новую любимовскую постановку – знаменитые «А зори здесь тихие…» – и даже всплакнул от избытка чувств; на долгие годы вперед слезы генсека станут для Любимова бесценной охранной грамотой…

Однажды во время отпуска Брежнева к нему в крымскую резиденцию проникла какая-то женщина – всю ночь она пряталась в море, убегая от пограничных катеров. Схватили ее уже на берегу.

Оказалось, что «лазутчицу» выгнал с дочкой из дома муж-офицер; жить им было негде, отсутствовала даже прописка. Не отходя от бассейна, Брежнев мгновенно позвонил первому секретарю Одесского обкома Кириенко:

– Ты там разберись…

Через три дня женщине дали однокомнатную квартиру, выправили новый паспорт…

Аналогичный случай был и в середине 1960-х, когда возле дома к Брежневу подбежала молодая пара и на глазах ошеломленной охраны сунула в карман какой-то конверт. Внутри лежало прошение об улучшении жилищных условий: мы, молодожены, мыкаемся по углам.

И опять-таки – квартиру им дали. Правда, после этого Леонид Ильич перестал совершать вечерний променад…

Актер Евгений Матвеев, сыгравший молодого Брежнева в фильме «Солдаты свободы», пересказал однажды историю, слышанную от своего знакомого. Знакомый этот – фамилия его, к слову, была Агеев – служил на фронте под началом Брежнева. Однажды они с товарищем пришли к нему за разрешением съездить в Сочи.

«“Зачем?”. Мы, конечно, то да се, мол, надо проверить работу наших госпиталей. “Сколько надо?” – спросил он. Мы говорим: “Ну, два дня”. А он: “Для работы двух дней много, для девок мало. Просите три”».

Это – опять-таки мелочь, но очень и очень показательная; ничто так не высвечивает человека, как подобные штрихи.

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

…После прихода к власти, одним из первых его шагов станет объявление 9-го мая нерабочим днем. (Случится это в апреле 1965-го.) Впервые за 20 лет юбилей победы будет широко отмечаться на всю страну – с концертами, митингами, парадами.

Именно Брежнев кардинально изменил отношение государства к фронтовикам: повышенные пенсии, бесплатный проезд, множественные льготы – всё это целиком и полностью дело его рук.

С развалом Союза былые привилегии в одночасье оказались перечеркнуты; что толку от очередной юбилейной медальки или присланного на 9-е мая поздравления с высочайшим автографом, если месяцами тебе не платят и без того грошовую пенсию. Просящие милостыню старики с орденами на груди – это такая же точно примета ельцинской эпохи, как стук шахтерских касок возле Белого дома или лысина Березовского на фоне кремлевских курантов.

Не знаю, может, я и не прав, но сдается мне, что если б отец Ельцина воевал, Первый Президент проводил совершенно иную политику. Отношение каждого к войне – все равно проецируется через призму личностную. (Недаром, во время своего знаменитого вояжа в Берлин летом 1994-го, закончившегося дирижированием оркестра, Борис Николаевич, при скоплении тысяч немцев, громогласно объявил, что «в войне России с Германией не было ни победителей, ни побежденных».)

В этом смысле благоговейные чувства к ветеранам Путина, вернувшего им былое уважение государства, кажутся вполне понятными, как, кстати, и чувства Брежнева. Один – сам был фронтовиком, второй – сыном фронтовика.

А еще – благодаря Путину, государство вспомнило про совсем уж заброшенную категорию – ленинградских блокадниках. С легкой руки президента их, наконец, приравняли к участникам войны.

Безусловно, личные чувства играли в этом не последнюю роль; его мать – тоже была блокадницей. Только что здесь предосудительного? Разве подвиг блокадников становится от этого менее значимым?

НА СТЫКЕ ЭПОХ

В конце 1970-х первый секретарь Свердловского обкома Ельцин разыщет в архивах протокол о принятии Брежнева кандидатом в члены ВКП (б), «как служащего-специалиста, принимающего активное участие в общественной работе». Документ верноподданно отправят дорогому Леониду Ильичу.

Тогда же в Свердловске будет досрочно пущен металлургический комбинат, ровно ко дню рождения Генерального – 19-го декабря. Бывший уральский губернатор Россель до сих пор хранит часы, которые снял с руки Ельцин: «Носи! Это самое дорогое – личный подарок Леонида Ильича!».

В «своих» мемуарах Ельцин потом напишет: «У нас на Урале и в помине не было того безумного восхваления Брежнева, которое в тот момент громыхало по стране. Была усмешка, была издевка,… а противостоять этому пытались честной, самоотверженной работе на своем месте».

О КУЛЬТЕ ЛИЧНОСТИ

Брежнев вплоть до начала 1970-х годов, пока не начал он впадать в восторженно-старческий маразм, особо не был замечен в самолюбовании, ну, или по крайней мере – особо свое тщеславие не выпячивал.

В его архиве я нашел стихи Сергея Михалкова, приуроченные к 50-летию СССР (1972 год). В сопроводительной записке помощник генсека Георгий Цуканов сообщал, что автор настаивает на немедленной их публикации, тогда как главный редактор «Правды» Зимянин – сомневается. В качестве последней инстанции они и избрали Брежнева, ибо речь в творении автора трех государственных гимнов идет как раз о нем.

«У меня перед глазами

Зал кремлевского дворца:

Выступает перед нами

Человек с лицом* бойца.

Мы следим за каждым словом

И доклад его таков,

Что внимать ему готовы

Люди всех материков».

_______________

*В рукописи слово «лицом» зачеркнуто, сверху ручкой написано «душой»; кому принадлежит правка – неясно.

Какова же, вы думаете, резолюция Брежнева?

«В этом случае лучше всего сказать, если спросят, что я стихами не занимаюсь, где их печатать это дело других товарищей».

Верноподданнические стихи про человека с лицом/душой бойца – увидели свет только в 1976-м году,

БРЕЖНЕВ И СТАЛИН

Кремль для него тогдашнего казался вершиной недостижимой, вроде Луны или Марса, а все, кто работал здесь – небожителями, рядом с которыми и стоять-то рядом – уже величайшая честь. И главный среди них – конечно, Он: верховное божество, гений всех времен и народов, лучший друг, наставник, отец и учитель.

Брежневу так не терпелось поглядеть вблизи на живого Сталина, что на праздничный прием он примчался одним из первых и заранее подошел к тому месту, откуда должен был появиться Вождь. Но случился конфуз.

«Когда он вышел, – со смехом рассказывал Брежнев в узком кругу многими годами позже, – я рванулся и опрокинул столик с бутылками и запасными тарелками. Штук тридцать их, наверное, было. Все – вдребезги. Но сошло».

Сошла ему с рук и другая вольность, когда в те же дни вместе со знаменитым летчиком и сослуживцем по Малой Земле Покрышкиным – будущим маршалом авиации и трижды Героем – они напились вдрызг в ресторане гостиницы «Москва».

«Перевалило за полночь, – так воспроизводил эту историю зам. зав. Международного отдела ЦК Анатолий Черняев, слышавший ее из первоисточника. – Их стали “просить”. Тогда Покрышкин выхватил пистолет и начал палить в потолок. Наутро дошло до Сталина. Тот ответствовал: “Герою можно!”».

Уже с 1950 года знаменитая сталинская работоспособность начинает таять на глазах. В отпуск он уходит теперь на 3–4 месяца, в Кремль приезжает всё реже. (Для сравнения: если в 1949 году Сталин провел в кремлевском кабинете 113 дней и ночей, то в 1950-м – всего 73, в 1951-м – уже 48, а в 1952-м – и вовсе 45.)

О чем думал дряхлеющий вождь, чувствуя дыхание могилы? Узнать нам это никогда, увы, не придется – дневников он не вел, а откровенничать с кем-либо не привык.

Большинство историков сходятся в мысли (и я, кстати, полностью с ними согласен), что перед лицом смерти Сталин задумал последнюю в своей жизни заварушку: перетряхнуть старую, застоявшуюся уже команду, дав дорогу молодым.

К этому времени его Политбюро превратилось в порядком забронзовевший ареопаг. На мавзолей из года в год поднимались одни и те же товарищи: Андреев, Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Микоян, Маленков, Молотов, Хрущев. Средний срок пребывания в Политбюро составлял тогда 18,5 лет. (Абсолютный рекорд принадлежал Молотову, который заседал в Политбюро аж с 1921-го года.)

Окончательно сталинские соколы убедились в этом, когда на Пленуме был оглашен новый список Президиума ЦК. Правда, и Молотов, и Ворошилов с Микояном в его состав все же попали, но имена других счастливчиков стали полнейшей неожиданностью для всех, в том числе – и для самих же новообращенных.

Никита Хрущев в своих воспоминаниях пишет, как Сталин «вытащил какие-то листки бумаги из кармана и зачитал нам список членов Президиума». Никакого обсуждения, естественно, не было, проголосовали единогласно, ибо, «разве может вызывать сомнение то, что говорит вам бог?»

В старое Политбюро входило тринадцать человек (включая двух кандидатов); новый Президиум вырос теперь почти втрое: до тридцати шести. Отныне большинство составляли в нем совсем иные, неиспорченные еще властью кадры – те, кто успел вырасти после войны – секретари обкомов, министры и даже несколько главных редакторов партийных изданий.

Всю эту свежую поросль Сталин подбирал в обстановке тотальной секретности; кандидатуры салаг ни с одним из дедов он не обсуждал, что порядком их, конечно, встревожило.

В тех же мемуарах Хрущева есть восхитительный пассаж о том, как взволнованные старики сразу после Пленума ринулись проводить собственное расследование: так кто же все-таки формировал этот таинственный список.

«…спросили о новых людей у Маленкова. Он нам сказал: “Я ничего не знаю, мне никаких поручений не было дано”… ”Лаврентий, ты приложил руку?” – ”Нет, я сам набросился на Маленкова, думал про него”… Молотов исключался, Микоян – тоже. И Булганин ничего не знал… Так мы и не смогли разгадать загадку».

А разгадка-то лежит, по-моему, на поверхности, собственно, сам же Хрущев и дает к ней ключ.

Когда клянущиеся в преданности и верности Богу его апостолы пытаются потом (за божьей спиной!) вести следствие, выяснять, что и почему Бог сотворил, означает сие, что все их клятвы не стоят ломаного гроша, а сами они втихаря объединяются, дабы вести собственную игру.

Отсюда – вывод: стоит лишь Богу ослабнуть, как велеречивые апостолы с превеликой радостью его распнут. (Так оно, кстати, потом и случится.)

Умирающему Сталину позарез требовались новые, никак не связанные с этой камарильей; те, кто вознесением своим будут обязаны не Маленкову с Берия, а только Ему, этакая новая каста младосталинцев, советских хуэнвэйбинов, не признающих никаких авторитетов, кроме одного-единственного.

Вводя их в Политбюро-Президиум, тем самым он мгновенно размывал влияние старой команды.

(«При таком широком составе Президиума, – разъясняет в мемуарах Микоян, – исчезновение неугодных Сталину членов Президиума было бы не так заметно».)

Позднее, однако, сталинские соратники попытаются представить всё случившееся, как рецидив старческого маразма. Дескать, вождь не понимал уже, на каком свете находится, включал людей в Президиум наобум Лазаря. Да и не доросла еще зеленая молодежь до такой ответственной работы.

Вот, к примеру, цитата из воспоминаний Хрущева:

«…там были разные люди, разного достоинства. Они пользовались доверием, и нельзя было сказать, что они, в принципе недостойны. Но многие из них были не готовы к той деятельности, которой ранее занималось Политбюро. В этом мы не сомневались».

Всё понятно? Мы–то – ого-го, а они – просто мелочь пузатая.

Если верить этому рассказу, в высший орган политической власти Сталин включал людей заочно, не видя их в глаза, под впечатлением одних только написанных ими статей. (Эх, поздно я родился; по такому принципу – заседать бы и мне в Кремле.) Вот уж – дундук-дундуком, прости Господи.

НА СТЫКЕ ЭПОХ

В 1991-м году, идя на президентские выборы, Ельцин никак не мог найти себе в пару достойного вице-президента. Лишь в последний день регистрации его спичрайтерам пришла в голову неожиданная мысль: Руцкой! «Внешность заслуженного артиста, боевой летчик – Герой Советского Союза, говорит резко и красиво. Одним словом – орел…», – так потом опишет Ельцин свои мотивы при выборе его кандидатуры.

Разочарование пришло уже через пару дней после триумфальной победы на выборах. На Пироговском водохранилище, прямо на острове, для победителей были накрыты роскошные столы. Руцкой – моментально надрался, понес всякую ересь: смачно, по-военному, с матом. В такое же состояние пришла и его супруга.

Ельцин, который органически не переваривал мата, с ужасом взирал на бесчинства Руцкого, и, холодея, понимал, что им предстоит работать теперь бок о бок, минимум, четыре года.

Вскоре они разругаются окончательно. Кончится дело кровью и танками.

Практически за каждым из новых хуэнвэйбинов Сталин давно и внимательно наблюдал, не показывая, однако, вида; слишком хорошо знал он повадки своих апостолов, способных ради сохранения власти на любую гнусность. Конспирация была настолько строжайшей, что даже с самими кандидатами предварительных бесед не велось, и в момент оглашения заветного списка от неожиданности они просто потеряли дар речи.

(Когда коллеги кинулись поздравлять того же философа Чеснокова с избранием в Президиум, перепугался тот поначалу вусмерть, посчитал провокацией, и принялся громко вопить, что не позволит… да кто вам дал право шутить такими вещами….)

Вот и для Брежнева вознесение это тоже стало полнейшим сюрпризом. На XIX съезд он ехал во главе молдавской делегации, рассчитывая – максимум – войти в состав ЦК.

Его помощник Виктор Голиков, вспоминал, что накануне съезда Брежнева пригласил к себе Маленков, серый сталинский кардинал, негласно считавшийся вторым человеком в партии. (Эту историю пересказал мне с его слов брежневский внук Андрей.)

Со встречи этой Леонид Ильич приехал раскрасневшимся и возбужденным. Толком объяснить ничего не успел, как вдруг раздался звонок. По всему было видно, что он его очень ждал.

Назад, в гостиницу, Брежнев вернулся уже после 11 вечера. И поведал Голикову, что вновь был вызван к Маленкову, откуда вместе отправились они на дачу к Сталину.

Аудиенция у вождя была какой-то абстрактной, ни о чем. Сталин пригласил присесть. Интересовался, как обстоят дела в Молдавии. Спрашивал о недавно опубликованной в журнале «Большевик» брежневской статье «Критика и самокритика – испытанный метод воспитания кадров»; очень ее хвалил. Вся встреча длилась не более часа.

Но, когда с трибуны был оглашен список нового Президиума и Брежнев услышал собственную фамилию, всё стало ему окончательно ясно – вечерняя поездка на дачу, в действительности, обернулась смотринами.

Вечером 5-го марта, сиречь в те часы, пока Сталин был еще жив, в Кремле спешно собралось (впервые в истории!) совместное заседание Пленума ЦК КПСС, Совета Министров и Президиума Верховного Совета. Главный вопрос был по сути один-единственный: дележка шкуры неубитого еще медведя.

Сам медведь в эти минуты уже четвертый день лежал без движения, разбитый параличом, никого не узнавал и лишь беззвучно шевелил губами. Жить ему оставалось без малого два часа.

Прежде враждовавшие друг с другом советские небожители (Сталин умел, а главное любил стравливать окружение) вынуждены были временно теперь объединяться; на смену диктатору единоличному заступало коллективное руководство: Маленков, Берия, Молотов, Булганин, Хрущев. Начиналась короткая эпоха большого водопоя.

(«Обеспечение бесперебойного и правильного руководства всей жизни страны, – вещал тем вечером с трибуны Маленков, несостоявшийся сталинский наследник, – требует величайшей сплоченности руководства, недопущения какого-либо разброда или паники».)

Перво-наперво «коллективный вождь» поспешил зачистить поляну, избавившись от ненужных ему чужаков. Вся молодая поросль, введенная за полгода до того в партийный ареопаг, в одночасье оказалась выброшенной вон.

В числе унесенных ветром оказался тогда и Леонид Ильич. В одночасье он потерял пост секретаря ЦК и кандидата в члены Президиума.

Уже под старость Леонид Ильич вспоминал (историю эту пересказал мне слышавший ее из первоисточника брежневский внук Андрей), как после смерти Сталина он сидел три дня, запершись в квартире, напропалую пил горькую вместе с парой таких же лишенцев и ждал, когда же за ним придут.

Именно в те дни Брежнев перенесет новый инфаркт миокарда, уже второй по счету.

НА СТЫКЕ ЭПОХ

Ближайший соратник Ельцина, редактор «Московской правды» Михаил Полторанин рассказывал о периоде работы будущего президента в московском горкоме:

«Он утром даст всем указания, пообщается с начальством, потом пообедает, поедет на Ленинские, Воробьевы горы подышать воздухом. Там воздух хороший, вид великолепный – Москва как на ладони. Едет отойти, оттянуться. Оттуда – в медцентр, ложился в барокамеру и насыщался кислородом. К вечеру возвращался в горком и начинал всем разгон давать».

Кстати, совещания в горкоме – Ельцин любил назначать поздно, чуть ли не в полночь: чисто по-сталински. И очень гневался, если кто-то из подчиненных зевал или клевал носом.

Ночь с 19 на 20 июня 1996 года навсегда вошла в новейшую историю. Это был переломный для России момент: накануне спецслужбы задержали в Белом доме активистов ельцинского штаба с неучтенной валютой в коробке из-под «ксерокса». От того, чью сторону возьмет Ельцин – силовиков или олигархов – зависело будущее страны.

Наутро после «ксероксных» страстей Ельцин приехал в Кремль не выспавшийся и злой. В полночь его разбудила обработанная дочкой жена, и уснуть он больше не смог. Президенту было настолько погано, что он отказался даже от спасительной утренней рюмки; вместо этого ему сделали укол, от чего Борис Николаевич окончательно впал в прострацию.

В таком полуобморочном состоянии он и принял своих генералов, вяло выслушал их доклады: «Ладно, идите работайте».

Коржаков с Барсуковым праздновали, было, уже победу, но они просчитались. В то утро Ельцина просто нельзя было оставлять одного. Еле живому, практически спящему президенту легче было согласно кивнуть головой, нежели спорить, проводить очные ставки, докапываться до истины. Вот Чубайс его и переубедил.

Не выпитые спозаранку сто похмельных грамм стали для России поистине роковыми; отныне ворота в Кремль были распахнуты перед олигархами нараспашку.

На другой утро после отставки Горбачева в декабре 1991-го Ельцин с соратниками взломал дверь в его кабинет и прямо на рабочем столе президента СССР распил победную бутылку коньяка «под конфетку».

Когда Михаил Сергеевич узнал об этом, он сказал единственную фразу: «Пир зверей»…

Политический кризис, вылившийся в противостояние двух ветвей власти и лишь чудом не переросший в Гражданскую войну, начался, в общем, с банальной ерунды. Председатель Верховного Совета Хасбулатов осмелился, не спросясь, притащить к Ельцину в баню своего личного массажиста Володю Хрякина и даже завел его в парилку, где сидел президент.

Ельцин ничего в ответ не сказал, но после этого перестал приглашать спикера с собой и вообще начал демонстрировать резкое похолодание в отношениях.

Сергей Филатов, бывший тогда первым вице-спикером, пишет: «Всё, казалось, мог вытерпеть Хасбулатов, но он не выдержал унижения. И началось ведь с мелочей – ему перестали сообщать время прилета и вылета Ельцина, у спикера отключили телефон прямой связи с президентом».

Началось с мелочей, а кончилось – расстрелом Белого дома.

Весьма нравоучительную историю поведал однажды Петр Пономаренко – сосед Брежнева по дому на Кутузовском проспекте и бывший начальник. (В Казахстане Брежнев служил под его руководством.)

Вечером после Пленума, персональный пенсионер Пономаренко случайно столкнулся во дворе с уже рукоположенным Брежневым, о чем, правда, не и подозревал, ибо только вернулся с дачи.

«Первое, что он сообщил: “Сегодня мы Хрущева скинули!”… ”А кого же избрали Первым?” – спрашиваю его. ”Представь, меня”, – ответил со смехом Брежнев».

Эта маленькая сценка – дает отменный ключ к пониманию сути брежневской политики. Всеми силами он старался показать, что и сам поражен свалившейся на него – нежданно-негаданно – властью; вроде, и не рвался, не стремился – так само собой вышло.

Брежнев не спешил раньше времени натягивать на себя королевскую мантию; он хорошо знал, что не опаздывает тот, кто никуда не торопится.

Медленно-медленно… спустимся с горы… и там уже… всё стадо…

Никому и в голову не могло прийти, что этот человек пришел всерьез и надолго, что его правление растянется почти на два десятилетие, и в отставку он уйдет лишь ногами вперед…

Когда Брежнев встал у руля государства, было ему уже пятьдесят семь это самый зенит человеческих возможностей, когда еще хочешь и уже можешь.

В кратчайшие сроки правительству удалось восстановить перебои с хлебом и основными продуктами питания. Сняли ограничение на индивидуально-трудовую деятельность. Большинство прежних экспериментов (разделение партийных органов на сельские и промышленные, создание совнархозов) незамедлительно были свернуты. Людям вновь разрешили иметь приусадебные участки и держать скот.

«Все эти меры дали быструю отдачу, – писал в мемуарах бывший шеф КГБ Владимир Крючков (в момент прихода нового генсека – зав. сектором ЦК КПСС), – жизнь в стране на глазах стала входить в нормальную колею, чему в немалой степени помогало и то, что главное внимание теперь уделялось производству».

В отличие от самого Хрущева и его духовных наследников – Горбачева, Ельцина – новый вождь не стремился набирать очки, понося своих предшественников и раздавая бесконечные, чисто популистские (сиречь заведомо невыполнимые) обещания. Он меньше говорил, зато больше делал, не пытаясь сваливать ворох проблем на тех, кто уже ушел.

Более того, целый ряд здравых хрущевских начинаний был благополучно продолжен, в чем новый вождь не стеснялся открыто расписываться.

В июле 1965-го на встрече с ленинградским партхозактивом Брежнев заявлял:

«…я не хочу превратиться в человека, который действовал бы по принципу: раз при Хрущеве так было, давай я переверну; это глупо, неумно».

Ближайший помощник генсека Александров-Агентов – профессиональный дипломат, в совершенстве владел четырьмя языками – еще Андропов постигал под его началом азы международной политики – показал однажды начальнику вычитанную им где-то цитату:

«Нервный человек не тот, кто кричит на подчиненного, – это просто хам. Нервный человек тот, кто кричит на своего начальника».

Брежнев же в ответ только расхохотался:

– Теперь я понял, почему ты на меня кричишь.

Бовин вспоминал, как в Завидово, где шла бурная работа над текстами речей, в творческом порыве один из спичрайтеров крикнул генсеку:

– А ты, дурак, молчи! Ты-то чего встреваешь?

Над столом моментально зависла тишина. Брежнев же – лишь вышел за дверь и долго ходил по коридору, бормоча под нос:

– Нет, я не дурак! Я генеральный секретарь!.. Это, ребята, вы зря…

Какой, скажите, другой русский правитель мог позволить себе такую доступность?

Будь на его месте Хрущев – крикуна выгнали б из Москвы взашей, куда-нибудь на целину.

Из кабинета Сталина увели бы еще быстрей, маршрут известный – допрос, тройка, ВМН.

Хотя бы одного этого достаточно, чтобы проникнуться к Брежневу, как минимум, симпатией.

Очень характерный для него и нетипичный для других вождей случай описывает патриарх советской журналистики Мэлор Стуруа.

В 1972-м Стуруа пригнал из Штатов, где работал много лет собкором «Известий», красный спортивный «Крайслер-Чарджер»: для тогдашней Москвы это было равноценно прилету космической ракеты. Машину случайно заприметил Брежнев, который всегда отличался любовью к дорогим иномаркам.

Чего только не сулили Стуруа помощники генсека в обмен на приглянувшийся шефу «Крайслер», даже возили его несколько раз в ЦКовский гараж, предлагая на выбор любой брежневский лимузин. Журналист был непреклонен.

А теперь вообразите себе, что случилось бы, если б Сталину или Хрущеву отказали в их просьбе?!!

Брежнев же, получив от ворот поворот, безмолвно с этим смирился. Более того, узнав, что «Чарджер» нуждается в ремонте, приказал – сам! никто его не просил! – отогнать машину в кремлевский гараж на починку.

Но обо всем этом вспоминать сегодня не принято

В его дневниковых пометах – множество мыслей, которые одолевали поначалу деятельного генсека.

1965 год. «Не раздувать, а наоборот сократить государств. аппарат».

1966 год. «1. Повысить зарплату механизаторов. Разрешить какой-то % от сверхплановой выручки от зерна использовать на премирование. 2. Еще раз обсудить, какой разрыв средней зарплаты – город и село».

1967 год. «Рассмотреть вопрос о цене на масло». «Законодательство о труде. Об охране труда».

На справке по проекту 8-й пятилетки, поданной в мае 1966-го Госпланом, генсек, к примеру, написал красным карандашом:

«Снижение возраста пенсии для текстильщиков»; «О жилье – стоимость качество», «О въездной плате за квартиру».

Или – другая запись: на записке Кириленко по проекту директив ХХIV съезда КПСС (7 февраля 1971 г.):

«Сделать больше вилки»; «Разработать план увеличения товаров народного потребления»; «О займах»; «О сроках ввода в действие мероприятий по повышению уровня на детей»; «Нельзя ли увеличить некоторые суммы на питание в больнице, очень низкие суммы».

Красивым обещаниям про коммунизм молодой Брежнев предпочитал конкретные дела.

Сейчас никто уже и не помнит, но именно с его приходом было принято множество важнейших социальных решений.

С шестидневной рабочей недели страна перешла на пятидневку. 9 мая и 8 марта стали выходными датами, а ветераны и семьи погибших получили многочисленные льготы. Колхозникам – установили пенсии и гарантированную зарплату, выдали паспорта, отменили трудодни. Пенсионный возраст был уменьшен до нынешнего предела (женщины – 55, мужчины – 60). Зарплаты, пенсии и детские пособия – увеличены.

МРОТ – минимальный размер оплаты труда – в 1971 году вырос до 70 рублей; этих денег вполне хватало для обычной жизни.

Именно на первом этапе брежневского правления было принято прогрессивное трудовое законодательства. (Уволить в те времена работника – было практически невозможно; суды, как правило, принимали сторону «обиженных».) На год – сократился срок службы в армии и на флоте. (С трех и четырех, соответственно, до двух и трех лет.)

Еще более либеральным стало налоговое законодательство, что-то вроде нынешней прогрессивной шкалы. Для рабочих и служащих был отменен налог за пользование земельными участками. Доходы до 70 рублей налогами не облагались вовсе. Налоги с минимальных зарплат (до 90 рублей) были снижены на 35,5%. Зато деньги, заработанные за рубежом, советские граждане почти целиком обязаны были сдавать государству.

А поддержка материнства и детства? Это, конечно, был еще не материнский капитал, но для тех времен – решительный скачок вперед. При рождении второго ребенка государство ежемесячно платило матери пособие в 100 рублей.

«Пока я жив, – говорил он, – хлеб дорожать не будет». «Да, снижение цен – это здоровый путь, а повышение цен – это свидетельство нездоровья нашего хозяйственного организма».

Если вдуматься – именно в брежневское годы и развился в народе массовый патернализм; люди настолько привыкли к постоянной опеке и заботе государства, что многие не могут отвыкнуть от этого за 20 лет реформ…

С началом брежневско-косыгинской реформы предприятия получили право направлять прибыль на поощрение работников и собственные нужды, самостоятельно реализовывать сверхплановую продукцию. При формировании планов в учет принимались отныне не спущенные сверху цифры, а реальные возможности. Между производителями напрямую начала создаваться кооперация. Впервые в обиход был запущен термин «хозрасчет».

ПОКУШЕНИЕ

В январе 1969 года на Брежнева было совершено неудачное покушение. Некий младший лейтенант Ильин обстрелял кортеж генсека прямо при въезде в Кремль.

(Мотива своего террорист-неудачник объяснить толком так и не сумел. В кабинете у Андропова он скажет, что хотел видеть во главе государства какую-нибудь более выдающуюся личность, но назвал почему-то Суслова.)

Неудачное покушение вызвало у Брежнева шок вместе с удивлением.

– Не пойму, зачем ему это надо?! – сокрушался он жене. – Что плохого я для него, и для народа сделал?!

Между прочим, дальнейшая судьба Ильина – наглядный пример проводимой Брежневым политики добродушия. Если покушение на Ленина положило началу красному террору, а убийство Кирова – стало поводом для массовых сталинских репрессий, то в ответ на стрельбу у Боровицких ворот – никакого изменения политического климата не случилось и близко.

Даже масштабных чисток в армии и КГБ проводить не стали; всё ограничилось снятием с должности районного военкома, призывавшего Ильина, увольнением командира его части, да судом над двумя однополчанами, с которыми «стрелок» вел откровенные беседы накануне теракта. (Осудили их к 5 годам за недоносительство.)

С самим Ильиным – даром, что от рук его погиб кремлевский водитель и трое людей были ранены, – обошлись тоже на редкость гуманно. Отправили на принудительное лечение в Казанскую психлечебницу, где и пролежал он вплоть до 1988-го года, пока не началась перестройка, и из террориста Ильин превратился в жертву режима и карательной психиатрии.

Теперь террорист преспокойно живет себе в Питере, требует за свои «мучения» государственную компенсацию и раздает интервью журналистам, сам поражаясь столь мягкому к себе отношению.

– Я ждал, что на меня всей мощью обрушится уродливая государственная машина, – удивлялся он в одной из бесед с репортерами. – Но надо мной никто не издевался, не светил лампой в лицо. Когда ко мне приезжал брать интервью американский журналист, он очень расстроился, услышав, что меня никто не пытал. И уехал обратно, так и не взяв интервью.

(Хотел бы я посмотреть, что станется с американским офицером, открывшим огонь по кортежу президента США и застрелившим его водителя-охранника из «Сикрет Сервис».)

До 1977 года Брежневу даже не перекрывали при движении трассу, не хотел, чтобы подданным создавали дискомфорт, а до покушения 1969-го – вся охрана состояла из трех человек.

НА СТЫКЕ ЭПОХ

Во время встречи с японским премьер-министром Хасимото в Красноярске, Ельцин объявил, что дарит «другу Рю» Курильские острова. «А почему я не могу сделать приятное своему другу?», – искренне удивился Ельцин, когда первый вице-премьер Немцов ринулся его отговаривать.

Разговор о передаче японцам Курил шел в Кремле уже давно. Осенью 1991-го на острова был даже командирован зам. министра иностранных дел Георгий Кунадзе, дабы подготовить жителей к смене подданства. За отъезд на Большую землю людям предлагалось 10 тысяч долларов подъемных; поскольку добрую половину островитян составляли вахтовики, соглашались многие. Лишь после скандала, который оппозиция подняла в Верховном Совете, от планов этих пришлось отказаться.

Иностранные лидеры сознательно подпаивали российского президента, чтобы тот был податливей и мягче. («По меньшей мере, он не агрессивен, когда пьян», – саркастически изрек однажды Клинтон.)

Именно в таком податливом состоянии Ельцин без звука отдал казахам Байконур (Назарбаев вырвал у него обещание, предварительно изрядно «развесилив»), смирился с расширением НАТО на Восток

С НОВЫМ ГОДОМ!

Ежегодное телепоздравление советского народа с Новым годом. Традицию эту еще в 1971 году заложил именно Леонид Ильич. С тех пор ни один новогодний стол не обходился без включенного телевизора.

Правда, к концу 1970-х даже на это сил у Брежнева уже не хватало; вместо него с поздравлениями к поданным обращались другие бонзы.

НА СТЫКЕ ВЕКОВ

С первым постсоветским Новым годом российских телезрителей поздравлял не президент Ельцин, а сатирик Михаил Задорнов.

Почему выбор пал именно на него – до сих пор неизвестно. Сам сатирик вспоминал позднее, как утром 31-го декабря 1991 года его разыскал взволнованный редактор из Останкино:

– У нас ЧП! Горбачев не президент и уже не может поздравлять народ с Новым годом. А Ельцин – он выждал паузу – тоже уже не может! Он сейчас работает с документами и будет работать с ними всю неделю запоем. Охрана жалуется, что он оказался абсолютным трудоголиком, и они устали бегать за документами в магазин!

В своем телеобращении, которое транслировалось в прямом эфире, Задорнов настолько увлекся, что проговорил минутой больше положенного. В результате – пришлось даже задерживать бой курантов; случай столь же трагикомичный, сколь и беспрецедентный.

…Когда мы смеемся над немощным, шамкающим «бровеносцем в потемках», неплохо было бы вспомнить, что силы свои растерял Брежнев не просто так, на пьянках и гулянках.

Все его недуги – результат колоссальных нагрузок и многолетнего пренебрежения к собственному здоровью.

Брежнев никогда не щадил себя, что в молодости, что в зрелости. До поры до времени это сходило ему с рук. Но рано или поздно все недолеченные болезни, фронтовые ранения, дикий запас усталости, последствия инфарктов и микроинсультов – обязательно должны были на нем сказаться.

Именно дипломатические баталии, вечные бои с ястребами окончательно и подкосили энергичного прежде генсека. (Если бы его вдруг признали инвалидом, в справке ВТЭК непременно следовало указать: заболевание – профессиональное…)

Даже уже тяжело больной, он находил в себе силы преодолевать недуги, если того требовало дело.

В марте 1982 года, во время посещения Ташкентского авиазавода, случилось ЧП. Поглазеть на вождя собралось так много рабочих, что под их тяжестью рухнули строительные стропила. Под завалами оказался и Брежнев.

Он сломал ключицу, ободрал ухо, потерял много крови. Тем не менее, уже на следующий день – вопреки настояниям врачей – генсек выступил на торжественном заседании ЦК и Верховного Совета Узбекистана, иначе люди не поймут.

«Надо отдать должное его выдержке, если хотите – мужеству, – констатирует брежневский охранник Владимир Медведев. – Он осторожно перелистывал страницы доклада, и из всего огромного зала только мы знали, что каждое мало-мальское движение руки вызывает у него нестерпимую боль».

ПЕРЕД КОНЧИНОЙ

После клинической смерти, случившейся в начале 1976-го, Брежнев окончательно превратился в тяжело больную, шамкающую развалину. Атеросклероз головного мозга плюс снотворное, на которое подсадили его друзья, привел к последствиям печальным и, увы, совершенно необратимым.

Лейтмотив того состояния, в котором пребывал поздний Брежнев, лучше всего выражает бесподобная дневниковая запись, датированная апрелем 1977-го: «Говорил с Подгорным – о футболе и хоккее, немного о конституции».

Или вот еще: хоть стой, хоть падай. «В 11 ч. утра постоял у гроба т. Зверева»… «Смотрел орден “Победы”». «Пробовал говорить в зале Кремля».

Конечно, уйди Брежнев вовремя, всё в стране сложилось бы – я уверен – совершенно иначе. Может, и Союз до сих пор бы существовал.

Но в том-то и беда, что в нужный момент в Кремле не нашлось ни одного государственно-мыслящего человека, для которого интересы державы оказались важнее собственной рубахи.

А ведь у Брежнева был исключительный шанс войти в историю, как одному из самых почитаемых национальных лидеров, воистину – Леонидом Великим.

Для этого нужно было всего-то самую малость – изменить курс корабля и в нужный момент покинуть капитанский мостик.

РОДОМ ИЗ СССР

По своей ментальности – Путин родом из Советского Союза. (Даже сам признавался однажды, что его спокойно можно было считать «успешным продуктом патриотического воспитания советского человека».)

Родился – при Сталине, за парту сел – при Хрущеве, как личность – сформировался при Брежневе.

(Вообще, я давно заметил, что поколение брежневской эпохи – в 1990-е оказалось наиболее успешным и востребованным, не в пример горбачевскому поколению «Пепси», напрочь выбитому в годы лихолетий. Те, кому сегодня между 40 и 60, преимущественно являют собой удивительный сплав идеализма и прагматизма.)

Очень показательно, что в числе важнейших мировых трагедий Путин называет именно развал СССР. «Кто не жалеет о крушении Советского Союза, – признался он как-то, – у того нет сердца». В другой раз Владимир Владимирович высказался еще более определенно: «Развал Советской империи является преступлением».

Отношение человека к гибели Союза – своего рода лакмусовая бумажка любого политика, этакий термометр его убеждений. Для либералов-западников, например, это – праздник демократии: оковы тяжкие падут, темницы рухнут и свобода…

(Тот же Гайдар, не стесняясь, говорил, что у него «нет чувства сожаления о Советском Союзе», а есть только «чувство бесконечного понимания угрозы миру, которая была связана с крахом Советского Союза».)

В отличие от них, Советский Союз для Путина – вовсе не тюрьма народов, не ненавистная империя, не средоточие зла. СССР – это его родина, в которой хватало всякого: и хорошего, и дурного.

ПАМЯТЬ О ДОРОГОМ ИЛЬИЧЕ

О Брежневе – вообще, память в народе сохранилась, скорее, добрая. Никому гадостей он явно не делал. Болезненно сентиментальный, слезливый старик, почти Франц-Иосиф в изложении Швейка.

Это массовое восприятие очень точно передал его бывший спичрайтер Александр Бовин:

«Брежнев был, в общем-то, неплохим человеком, общительным, устойчивым в своих привязанностях, радушным, хлебосольным хозяином. Любил охоту, домино, кино ”про зверушек”. Радовался доступным ему радостям жизни… В тургеневские времена он был бы хорошим помещиком с большим хлебосольным столом».

…В дневниках Брежнева обнаружил я поразительные по содержанию пометы:

Говорил с Абрасимовым П.А. (послом СССР в ГДР – Авт.) <…> Я попросил ГДР-овский фен. (1977 год)

Если даже лидер многомиллионной державы, один из могущественнейших на планете людей, не мог достать обычный фен и вынужден был заказывать его через посла, чего там говорить о простых смертных?

ОПЕРАЦИЯ «ПРЕЕМНИК»

Об операции «Преемник» известно у нас поразительно мало, хотя речь идет о событии, без преувеличения, эпохального масштаба. Если бы Брежневу удалось довести до конца свои замыслы, вся последующая история страны – а значит и человечества – пошла совсем по другому пути…

К концу 1970-х Брежнев окончательно уверился в мысли, что ему нужен сменщик. Может быть, еще при жизни.

Он хорошо помнил, что творилось у трона после смерти Великого Кормчего, как десятью годами позже метался из стороны в сторону Хрущев и чужих ошибок повторять не хотел.

После долгих раздумий выбор его пал на Владимира Щербицкого – первого секретаря ЦК Украины.

За время правления Щербицкого Украина стала богатейшей союзной республикой. Ежегодно она собирала миллиард пудов зерна. Почти в 5 раз поднялись объемы промышленного производства. На 9 миллионов возросло население.

Несомненная заслуга Щербицкого – это признают даже его враги – в том, что он напрочь был лишен духа «самостийности» и всячески противился украинскому национализму.

Какой стала бы страна, смени Щербицкий в 1982-м году Брежнева? Конечно, история сослагательного наклонения не терпит. И все же – я абсолютно уверен – жизнь была бы совершенно другой.

Лучше, хуже – не знаю. Но – другой!

Щербицкий являлся практиком до мозга костей, не политиком, а технократом. И в отличие от Брежнева обладал одним очень завидным преимуществом – он был моложе его на целых 16 лет.

В 1982-м минуло Щербицкому лишь 64; по тем временам – возраст почти младенческий. То есть 5–10 лет полноценного правления ему было вполне обеспечено. Срока этого вполне могло хватить, чтобы избежать катастрофы и вовремя увести корабль подальше от губительных рифов...

Незадолго до смерти секретарь ЦК по кадрам Иван Капитонов поведал, как в октябре 1982 года Брежнев вызвал его в кремлевский кабинет:

– Видишь это кресло? Через месяц в нем будет сидеть Щербицкий. Все кадровые вопросы решай с учетом этого.

Примерно то же вспоминал и Гейдар Алиев. Первый секретарь московского горкома Гришин в своих давно забытых мемуарах пишет, что Брежнев «по слухам, хотел на ближайшем Пленуме ЦК рекомендовать Щербицкого Генеральным секретарем ЦК КПСС, а самому перейти на должность Председателя ЦК партии».

А вот – рассказ Михаила Горбачева, к тому времени члена Политбюро и секретаря ЦК по сельскому хозяйству:

«Приехал в очередной раз к Леониду Ильичу Щербицкий. Долго рассказывал об успехах Украины, а когда стали расставаться, довольный услышанной информацией, Брежнев расчувствовался и, указав на свое кресло, сказал:

– Володя, вот место, которое ты займешь после меня».

Начиная с 1-го ноября, Брежнев появляется в рабочем кабинете ежедневно, в том числе и в пятницу, хотя этот день уже давно установлен ему в качестве третьего выходного. Он даже в субботу – во что невозможно поверить – приезжает в Кремль, откуда обзванивает почти всех секретарей союзных республик (14 человек из 15-ти!) и множество секретарей обкомов. А наутро – 7-го ноября, в воскресенье, – стоит уже на трибуне мавзолея, приветствуя парад, потом – проводит праздничный прием, оттуда едет на охоту в Завидово, 9-го числа – вновь выходит на службу.

Для 75-летнего дряхлого старца, который даже по лестницам не мог передвигаться самостоятельно (на второй этаж, в спальню, ездил на лифте) – резвость невообразимая.

Существует версия, что именно в середине ноября Брежнев собрался провести внеочередной Пленум ЦК КПСС, на котором новым генсеком должны были избрать Щербицкого. Первым был поставлен вопрос об ускорении научно-технического прогресса. Вторым, закрытым – организационный вопрос. Но Брежнев внезапно умер и “организационный вопрос” поставлен не был…»

«Леонид Ильич еще собирался пожить, – уверен, например, его зять Юрий Чурбанов. – В последнее время, кстати говоря, он чувствовал себя гораздо лучше, чем прежде. А накануне <смерти> Леонид Ильич был просто в великолепном настроении, много шутил, читая газеты. Вот такая внезапная смерть».

В свой последний день, 9 ноября, Брежнев также до вечера находился в рабочем кабинете.

Последним из членов Политбюро, кто видел Брежнева в живых, был Андропов.

И он же оказался первым, кто увидел его бездыханным.

ТАБЛЕТКИ

Виктор Голиков, бессменный помощник Генсека, один из самых близких к нему людей, никаких совпадений тут не видит.

«Пусть мне вторую руку отрежут, но я убежден, что Леонид Ильич умер не от инфаркта. Его напичкали этой дрянью. Тут Чазов, другие врачи не доглядели, или уже не очень беспокоились о нем».

23 января 1979 года Брежнев недвусмысленно пишет:

«Приезжал т. Черненко – деньги и снотворное».

21 августа того же года:

«Получил от Чазова 8 штук».

8 штук чего? Непонятно. Как непонятна и запись от 3 декабря:

«Переговорил с Андроповым Ю. В. Получил».

Последнее слово Брежнев – для наглядности – даже подчеркнул.

Следующая запись – возможно, многое объясняет.

«Получил от Ю. В. желтенькие». /25 января 1982 г./

Конечно, окажись на даче дежурный врач или медсестра, эта досадная оплошность была бы менее заметна. Раньше в Заречье существовал круглосуточный медпункт. Но потом Чазов ни с того, ни с сего его закрыл. О том, что рядом с 75-летним, тяжело больным правителем должен безотлучно находиться эскулап, никто почему-то (!) не подумал.

Вдумайтесь только: на 220-миллионную страну, гордящуюся лучшим в мире здравоохранением*, не нашлось пары врачей, чтобы в нужный момент отбить своего лидера у старухи с клюкой. Массаж сердца делали ему не профессиональные реаниматологи, а офицеры охраны.

ДОБРАЯ ПАМЯТЬ

К концу тысячелетия в обществе и возникла ностальгия по старым, добрым временам, когда спокойно можно было гулять по ночным улицам, не боясь маньяков, скинхедов и завтрашнего дня; когда каждый гражданин, включая обычного работягу, раз в год мог поехать… ну, если не в Сочи, то хотя бы в профилакторий, а, ложась в больницу, не надо было приносить с собой лекарства и простыни. Когда зарплаты и пенсии, в конце концов, выплачивались вовремя, а квартплата не превышала четвертака.

Проспект Андропова – есть. Запечатлены в московской топонимике имена Гречко, Устинова, Косыгина, Кулакова. Даже площадь Амиркала Кабрала – генсека компартии островов Зеленого Мыса – и та сохранилась. А о Брежневе – ни слова, хотя одних только новых станций метро было построено и зарущено при нем без малого полсотни!

Мемориальную доску с дома по Кутузовскому, давно, еще при Попове, продали какому-то немецкому музею.

Половину квартиры на Кутузовском купили новые русские, дачный комплекс в Заречье приватизировал тот же Гавриил Харитоныч. Ныне – он превращен в поселок для олигархов.

…Рано или поздно истории надлежит окончательно расставить всё по своим местам. В конце концов, это, скорее, нужно нам самим – вырваться из плена застарелых догм и идеологизмов, и беспристрастно, отрешившись от обид и эмоций, оценить день минувший, признав и успехи его, и промахи. Благо и того и другого было с избытком.

Я отнюдь не призываю посмертно возводить Брежнева на пьедестал и причислять его к лику святых.

По делам своим – по крайней мере, первой половины правления – Брежнев вполне достоин… ну, как минимум, элементарного человеческого уважения.