Врач: «Илье Олейникову давали пуповинную кровь. Непонятно как полученную!»

Врач Валерий Савельев рассказал, какими были последние годы жизни артиста

Фото: Михаил ФРОЛОВ

Армейский друг скончавшего на 66-м году жизни Ильи Олейникова, врач Валерий Савельев согласился поговорить с корреспондентом "Комсомольской Правды" об утрате близкого ему человека. Он рассказал нам о последних годах жизни артиста - о том, как создатель "Городка" пытался побороть свою страшную болезнь, к каким способам прибегал и чем они были опасны.

"Он по отношению ко мне был очень сентиментален, делился со мной самым сокровенным. Он был мягким, доверчивым, восприимчивым" - рассказывает Василий Савельев.

- То, что Илья Олейников все воспринимал близко к сердцу, могло сыграть роль в том, что случилось?

- Видимо, да. Даже находясь в таком состоянии, не совместимом с жизнью (потому что его патология сегодня заканчивается только смертью), он всегда накручивал что-то совершенно другое. Интересовался у меня: "А не это ли со мной сейчас происходит?" Он не знал на сто процентов своего диагноза. Не знал, с чем было связано его заболевание. Может, и к лучшему. Это не тот человек, и он был не в той ситуации, когда ему можно было все говорить. Он тяжелее воспринимал в уме все то, что происходило на самом деле. Он выдумывал другие состояния. Это его свойство.

Мы с Ирой, его женой, общались. То лучшее, что у него было за последнее время, - это его пребывание в городе Ахтополь (Болгария), в 15 км от границы с Турцией. Там ему жизнь предоставила лучшие дни. Две недели по нашей настоятельной просьбе они с Ириной провели там в сентябре. Я с ним там был. Приехал он туда очень тяжелый. Вышел бледный, изможденный в аэропорту в Бургасе. Еле стоял на ногах. Он ко мне прижался. Видно, что с радостью встретил меня. Он просил, чтобы я жил рядом с ним. Там его состояние дало положительную динамику. Он стал интересоваться чем-то. Ирина воскликнула: «Наконец-то ты чего-то захотел!» Он ездил даже в туристическую поездку на машинах. Он влюбился в этот город - купил там квартиру в сентябре. Я думал: "Дай бог, чтобы он дожил, чтобы мы все вместе там собрались". Все в одном доме. Ирочка сказала сегодня, что все равно там будет жить. Жалко, что там не будет Ильи с нами... - У меня в Ахтополе был с ним достаточно откровенный разговор. Он сделал так, чтобы мы остались одни. Ирочка была все время рядом. Она была и мама, и няня. Каждый день его жизни – благодаря ей. Как только они стали мужем и женой, ему просто с ней повезло. Он один – ни к чему не приспособленный человек. Он меня там в сердцах спросил: «Ну, скажи, что у меня?» Я говорю: «Ты видишь, какая жесткая терапия. Конечно, после такой терапии надо отходить, не каждому дано». Он: «Устал я от этого ужасно». Он чувствовал себя очень тяжело. Хотя он до 26-го числа еще снимался. А 29-го попал в реанимацию. А я наполовину в шутку, чтобы он на этом не сосредоточился, говорю: «Самое лучшее средство – умереть во сне. Ты засни и не просыпайся. И даже не узнаешь, что умер». Он на это отреагировал с юмором, что за последнее время было очень редко. Последние несколько лет рассмешить его было невозможно. Его ничто не трогало. Получилось так, что он, не приходя в сознание, умер.

- Сын сказал, что он заболел внезапно.

- У меня заболела жена. Она была всегда примером для Ильи. Они, как брат и сестра, перезванивались. У Дениса может быть одна информация. Но у нас – другая. Мы сидели с Ирой, я сказал: «Я второй год с Люсей, не бросаю ее». Она говорит: «Валера, а я – седьмой год». Вот тогда я это впервые услышал. А до этого - то одни врачи его наблюдали, то другие (смотрели сосуды), то клиника неврозов. Как он туда попал? Когда я его там встретил, спрашивал: «Ты чего здесь делаешь?»…

- На Шаболовке?

- … да. Он, говорит, ему Лолита рекомендовала. Я говорю: так ее же не вылечили. Пытаюсь с юмором на эту тему. А лечат в советской психиатрии – обездвиживают. Я его еле одел, еле обул, еле вывел на улицу. Говорю: «Слушай, тут тебя, я смотрю, вылечат…». А главное, что от этого душевные муки не исчезают. Они еще более выраженными стали. Человек-то пришел, страдал душевно, а теперь еще физически . Его обколют, особенно в субботу и воскресенье, чтобы никого не беспокоил. Дадут двойную дозу. Я старался его оттуда оттянуть, как мог. Я не хотел ничего говорить плохо о коллегах, о врачах. Но это не адресу. Он всегда был таким – он в себе копался. Илья всегда на пустом месте выстраивал каскад трудностей. Это свойство его характера. А здесь, видимо, стали говорить физические недостатки. Хотя он был работоспособным. От работы он вообще не уставал. Он даже перед смертью работал. Практически умер на ходу. Тяжелые вопросы... Боюсь, мы на них на сто процентов не ответим.

- Что за история со стволовыми клетками?

- Я услышал ее от Ирины. Это было где-то неделю назад. У меня было какое-то предчувствие. Я звонил Илье каждый день. Общались с ним. Я спросил у Ирины, как состояние, в сознании ли Илюша. «Нет, он… Валера, ему уже стали давать пуповинную кровь. Я очень хорошо знаю, во всяком случае – в теории, что такое стволовые клетки. Я знаю, что сегодня в мире в клинике применение стволовых клеток запрещено. Ими сегодня не умеют управлять». Так вот, она говорила, что его лечат пуповинной кровью. Может, давали пить? Не знаю, но тогда не стал я на эту тему ее расспрашивать.

Через два-три дня я у Ирины спрашиваю: «Как дела?» Она говорит: «Илюша отснялся 26-го, а 27-го у него поднялась температура». Это было буквально через три дня, как он внутривенно капельно получил порцию стволовых клеток! И диагноз при поступлении был – вирусный сепсис. Хотя его лабораторно должны были окончательно подтвердить на следующей неделе, в понедельник, сказать, что за возбудитель. Так мне говорила Ира.

Такие обрывочные данные. Но это укладывается в картину. Если ему внутривенно капельно вводили пуповинную кровь или какой-то препарат пуповинной крови… непонятно как полученный, да как он хранился и с какой целью применялся! На эти вопросы я ответить не могу. Потому что я не знаю ответа на эти вопросы. Но в ситуации, когда человек получает тяжелую лучевую терапию, тяжелую химиотерапию, мощную терапию, все вместе, как результат – потеря иммунитета. Все показатели на нулях. И как-то лишний раз что-то внутривенно капельно вводить – большой риск. Тем более, непонятно как полученный препарат. Но эти сведения не подтвержденные, они со слов частично Ирины, а частично я сам что-то продумал, насколько это мне позволяет возможность.

Фото: Михаил ФРОЛОВ

- Ирина что думает по поводу этой истории?

- Я ее к этому подводил, когда уже было известно, что у него острое септическое состояние, вызванное вроде бы вирусом. Я пытался дать ей понять: не оттуда ли ноги растут: Она: «Нет, они сказали, что проверяли эту кровь, там хороший анализ». Как проверяли? Врачи еще этот вирус не определили, хотя прошло столько дней. Потому что это не так просто. Там достаточно большой срок. И условия для определения должны быть современные, оснащение лабораторное.

- Это была частная клиника?

- Это нужно спросить у Ирины. Они в это время в чем-то советовалась со мной, а где-то сама принимала решение. Иногда мне подсказывала, чтобы я имел в виду - по отношению к своей жене. Видимо, они хватались за последние соломинки. Ирина для этого не жалела ничего. И это все строилось на доверии. Никто и не подозревал, что кто-то замыслил какие-то коммерческие расклады при подходе к решению таких вопросов. На эту тему открыто говорить очень тяжело. Хотя я многое мог бы рассказать, но мне бы этого сейчас не хотелось. Тем более, от его болезни лекарств не было. Если даже та единственная соломинка - это оперативное лечение - то и его невозможно было чисто технически провести.

Да, врачи стали лечить мощными дозами облучения, химиотерапией. Врачи поступили правильно. А вот кто собирается вокруг врачей, какие-то другие специалисты, которые своими ценными лекарствами становятся выше, чем врачи, - это другой разговор. О врачах я не могу сказать ничего плохого. Особенно мне хотелось бы об одном враче сказать только хорошее.

Илюша попал к настоящему врачу совершенно случайно. Буквально весной один из препаратов ему давали мочегонный, причем на ночь. Это надо было придумать! Он ночью встал в туалет и упал. То ли сломал шейный позвонок, то ли там была трещина, но Ирина с ним пошла в какой-то медицинский центр, где сделали рентген, обнаружили, что трещина позвонка. Сказали: «А, ничего». Дали какие-то рекомендации. И они уже оттуда шли. И по коридору главный врач этого учреждения. Сказал: «О, здравствуйте! А как вы к нам?» Он узнал Илью. Это оказался настоящий врач. Когда Ирина ему рассказала, он говорит: «Минуточку». И на томографию. И вот там они все узнали. Это настоящий врач, один из немногих настоящих, которые им занимались в течение 7 лет.

Мы поехали к Илье на неделю. Он нам шикарный день рождения устроил. Мы практически всю неделю праздновали. Все те его возможности в Санкт-Петербурге, которыми он обладал, - он мне их все раскрыл. Это незабываемо. И тогда я обратил внимание. Он говорит: «Я сейчас ем какие-то бобы». И по конституции тела я его не узнал – он не был таким накаченным, как я его тогда увидел. Я говорю: «Ты знаешь, тебе дают такие рекомендации, а насколько они…Я знаю, что многое то, что рекомендуется, приходит сюда полунелегальным способом. И готовится непонятно где и кем. И что это за состав?. Может, он тебе и наращивает мышцы, а иммунитет снижает. Нет таких данных. Об этом можно только догадываться. Но это одна из гипотез».

Хотя тогда он выглядел блестяще. Регулярно занимался. Ирина говорит – 7 лет. Он у нее был постоянно на виду. Ей лучше знать. Ирина ему была матерью до конца его дней. Она решала все вопросы.

Фото: Михаил ФРОЛОВ

- К бабушкам ни к каким не обращались?

- Нет, до этого он не доходил. Он верил врачам. Когда у него все стало всплывать, когда Ирина нам зачитывала по телефону результаты исследований, мы уже все понимали. Мы использовали все свои возможности. Мы связались с США, там есть наши родственники, коллеги. Мы связались с Израилем, с Германией. Мы "прокачали" его клиническую ситуацию везде, где могли. Там «разводом» никто не занимается. Они были достаточно откровенны и признались, что выполнить такую операцию не сможет никто.

- По пересадке легких?

- По тому состоянию, которое у него было на тот момент. Консультации однозначно говорили, что такой операции не сможет выполнить никто. А в Израиле сказали: "Мы готовы всесторонне обследовать, мы знаем, с кем имеем дело. Он достаточно популярный в Израиле. А прооперировать может только Михаил Иванович Давыдов". Это меня поразило. Это директор онкоцентра на Каширке. И мы тогда Ирине предложили: «Есть выход». Очень ответственные доктора сказали, что у них такого уровня хирургов нет, а вот Михаил Иванович Давыдов может прооперировать. Но Илья ни в какую. Не согласился. И Ирина не очень настаивала. Говорила: "У него такой хороший врач, он ему верит. Мы будем лечиться у него". Последние попытки, чисто теоретические, мы не использовали. За что, может быть, я себя буду винить до конца жизни. Но я не мог сломать ни его, ни ее. Они верили врачам.

- Вы не могли брать на себя ответственность за то, что другой человек отказался. Вам нельзя себя винить.

- Да. Может быть, я не мог переубедить ни Ирину, ни Илью. Они верили. Вопрос стоял: ходил ли он к бабушкам? Нет, он верил врачам до конца, он к бабушкам не ходил. - Нет, с 27-го. 26-го у него была последняя съемка, с 27-го все это началось. Или 27-го, или 29-го он уже был в реанимации. Я боюсь ошибиться, но, по-моему, 27-го, прямо с «Городка» - в реанимацию, на искусственное дыхание, искусственное кровообращение, то есть на аппараты, с которых его не снимали. Хотя вчера мы с Ириной разговаривали, и она как слабые положительные тенденции отмечала: "Наверное, ему трубочку сделают, чтобы он дышал сам, в понедельник получим результат, что за вирус". Она считала это положительной динамикой.

- Сейчас прошло почти 2 недели, как он попал в больницу. Он не приходил в себя?

- Да, не приходил в себя. То есть во сне и умер. Как мы с ним и говорили...

- Писали, что вроде бы у него началось воспаление легких.

- Неизвестно, кто это писал. Но они близки к истине. Естественно, при таком лечении страдает, в первую очередь, иммунитет. Один чих, и человек может получить и воспаление легких, от которого он не вылечится никогда. А Илья работал до последнего дня. Я понимаю, что у них там не очень большой коллектив, это где-то локально, в одном месте. Но все равно на работу надо приезжать, с кем-то на работе надо общаться, с работы надо уезжать. Это, конечно, недопустимый риск. Он шел, жертвуя собой на 100%. Этого делать было нельзя. Он очень тяжело переживал: а что я буду делать, как я без работы? Это в Ахтополе в последние дни он, может быть, частично радовался жизни. Я говорю: Илья, успокойся, здесь столько детей –ими будешь заниматься.

- Я так понимаю, вы говорили с ним по поводу того, чтобы он отошел от дел?

- Да. Я ему говорил: ты соизмеряй. Смотри, какое тяжелое лечение. Тебе какой-то период надо восстанавливаться. Для тебя это сейчас главное. Он говорил «да» и все равно бегал на работу и не мог от нее оторваться. Хотя со мной соглашался. Я говорил: «А потом наступит новый этап, ты выздоровеешь, придут другие силы, другие мысли. Ты же все равно живешь среди людей».

Вот он от этого очень страдал, как бы его болезнь не подкосила так, чтобы он не смог работать. Но все уже было очень рядом, понятное дело.

- То есть вы все понимали, что время уходит?

- Я не знаю, все ли или нет, но те, кто учился в медицинском институте, работал врачом, те понимали.

- Я так понимаю, что если бы не эта зараза, которую ему занесли, все равно у него было бы еще время?

- Вы знаете, здесь трудно сказать. Вообще при его состоянии времени у него уже не было. Я вам это говорю как врач, ответственно. Заканчивается это все однозначно. Такая мощная терапия, с такими последствиями. И думаешь: а что за результат, как лучше? Наверняка, вам известно, что жена Пола Маккартни, когда узнала, что ее болезнь неизлечима, поехала в США, прошло какое-то время, и с помощью эвтаназии из этого мира она переместилась в другой. Джордж Харрисон при его возможностях в 58 лет, имея диагноз "неоперабельный рак легких", тоже приехал туда же и таким же вариантом ушел из жизни. Здесь задумываешься, что лучше. И я не могу на этот вопрос однозначно ответить. И никто не может. Потому что Бог дает жизнь человеку, и он же ее забирает. Так нас учили и так мы себе это представляем.

- Он курить-то бросил?

- Нет, он курил до конца своих дней. Ему врач разрешил 6 сигарет в день. А он курил 4. Вот в Ахтополе он курил 4 в день. Но, правда, были такие времена, когда он ко мне прибегал и просил: давай я выкурю у тебя одну сигарету, а то Ирка следит. Только он прикуривал – тут же заходила Ирина. На этом его курение заканчивалось. Она чувствовала его, конечно.

- Я думаю, что врачи ему из милости, понимая, что…

- Вы же понимаете, такое состояние, которое приводит, понятно к чему. И при нем курить или не курить, выпить или не выпить – это настолько уже не играет роли…