Александр Запесоцкий: Власть отвратительна, как руки брадобрея

Ректор СПбГУП Александр Запесоцский рассуждает о фильме Андрея Звягинцева "Левиафан". Фото: кадр из фильма.

Ненависть – негодный материал для создания шедевров в искусстве всегда. И если не любишь российскую власть и русскую православную церковь – тоже. Но ненависть может быть хорошо оплачена. Например, премией Каннского фестиваля.

Об этом подумалось, когда смотрел фильм «Левиафан». Хотелось выждать паузу и поразмышлять. Есть о чем. Не сомневался, что шумиха спадет сразу после рекламного скандала, спланированного по старым, уже вышедшим из моды лекалам. Сначала – дешевый успех на Западе, на волне критики современной российской реальности, потом – скандал в России и втаскивание на его пике ленты в наш местный прокат. Далее – забвение. Так и случилось. Теперь можно поговорить спокойно.

Вспомним, что похожий номер не вызвал восторгов даже при возвращении Солженицына из США через Владивосток. Многие стойкие почитатели писателя от его маршрута тогда несколько покривились. Хотя там и смысл происходящего был намного глубже, и фигура была великой. К тому же, Солженицын, не сомневаюсь, и не собирался спекулировать на своей признанности Западом.

Люди бесталанные в последние годы обесценили не только идею одобрения Западом, но и спекуляцию на противостоянии художника с властью и церковью. После группы «Война» и девочек из «Пусси Райотт» о мысли получить «знак качества» у зарубежных покровителей должен забыть любой российский художник, желающий быть услышанным на родине.

Возможно, современный кинематограф губят слабые продюсеры. Они давят на художника и портят его работу коммерческим расчетом. Потом быстро выясняется, что пустышку нельзя сделать шедевром даже ухищрениями рекламщиков.

Что и случилось в данном случае. Реакция аудитории на фильм была неоднозначной. Некоторые студентки нашего университета рассказывали мне, как плакали на киносеансе. Но большинство не досмотрело даже до середины ленты. Серьезное кино оказалось недоступно массовой аудитории? Культурный уровень не тот? – Да, наверное, подготовка зрителя к восприятию настоящего искусства в России за последнюю четверть века катастрофически упала. Но все же отличить шедевр от дряни и даже от «так себе» наш зритель пока еще может.

«Левиафан» - так себе. Это неровная в художественном отношении лента. Она дает повод поговорить о блистательных актерских работах, достоверности жизненных персонажей, великолепном актерском ансамбле, который в картине создает, конечно же, режиссер.

Есть в фильме и правда жизни. Коллизии, подобные его сюжету, любой из наших сограждан может наблюдать и наблюдает в любом из населенных пунктов необъятной страны. И чиновники топчут простых людей, и церковь не восстает против начальства, и видеть это невыносимо.

Однако, фильм определенно попадает в разряд художественных произведений второго сорта. И прежде всего – благодаря откровенной слабости сценария. Сценарий – всегда развернутая авторская позиция. Или она сильна и способна вызвать отклик зрителя, или провальна, и тогда ни блестящая работа с актерами, ни съемки воды «а ля Андрей Рублев», ни «многозначительные» фиксации скелетов китов в кадре, ни сказки наемных рекламщиков об «авторской интерпретации истории библейского Иова, рассказанной на материале современной России» не помогают.

В зале плачут впечатлительные 17-летние девушки, доверчивые и сострадающие, но не достигшие еще укорененности в культуре. При этом даже они чувствуют интуитивно, что чего-то фильму не хватает. Потому, как при всей слабости современных школьных программ, чудовищности телевидения и кинематографа, выпавших этому обездоленному поколению, старая культура продолжает жить вокруг них. Она не исчезла бесследно.

А история противостояния «маленького человека» и власти ведет свой отсчет с тех времен, когда и человека-то еще не было. Боюсь, в доисторические времена справедливые вожаки обезьяньих племен были в еще большем дефиците, чем порядочные мэры в XXI веке. И лучшие куски мяса у подданных отнимали, и лучших самок никому не отдавали.

Проблема до сих пор не снята, хотя многое изменилось. И не в последнюю очередь – благодаря творцам искусства, способным глаголом жечь сердца людей. По-моему, беда Звягинцева в том, что диалектика взаимодействия человека и власти была осмыслена до него многими художниками. А он этого не знает. Не знает, что выпускать работы уровня «Левиафана» в контексте тысячелетий развития искусства не совсем прилично.

Уже написана неплохая книга про скромного еврейского паренька Иисуса Христа, кое-что накалякал о датчанах дорогой наш Уильям Шекспир и т.д. и т.п. Режиссер не может создавать фильмы, отбрасывающие все это в сторону. То есть практически может, конечно. Но при этом отбрасывает в сторону от культуры самого себя и свои ленты. Чтобы не создавать второсортное кино, нужно иметь прекрасное образование, либо обладать сверхъестественной интуицией. Лучше всего бы – и то, и другое. Чтобы стать Козинцевым, Рязановым, Тарковским или Сокуровым в кино, надо быть огромной Личностью в жизни.

Российская культура уже давно прошла через то, что сделал Звягинцев в «Левиафане». В нашей большой литературе после Пушкина и Гоголя образовалась некоторая мало заметная из сегодняшнего дня «пауза», которую заполнили полузабытые сейчас Панаев, Бутков, Григорович. Так называемая «натуральная школа», «натуральное направление», точнее – его специфическая ветвь. Специфика проявлялась в том, что на «маленького человека» авторы смотрели с огромным сочувствием, но как бы свысока. Затоптанный сильными мира сего, «заеденный средой» этот персонаж вызывал не сострадание, а жалость. Как попавшая под колеса собака: и не человек, и тварь ничтожная, а жалко. Этакая ранняя ступень понимания человека в русском реализме.

Потом стало понятно, что «маленьких людей» вообще не бывает. У человека либо есть душа, соразмерная Вселенной, либо вообще души нет. Тогда это и не человек совсем. Вот станционный смотритель – человек. И в «Шинели» видим человека. А у Чехова в «Смерти чиновника» перед нами – только чиновник. Не зря и зовется он Червяковым.

Большая русская литература давно показала, что бедные люди есть, а «маленьких» не бывает. И советская литература в своих лучших образцах продолжила попытки заглянуть в душу человека, показать его муки, прочувствовать и осмыслить, что там, в душе происходит. Этому посвящен, к примеру, «Тихий Дон». Почти вся военная проза Бориса Васильева – исследование «маленького человека», который на самом деле оказывается великим и ценой своей жизни выигрывает ужасную войну.

А кто же «униженные и оскорбленные» у Звягинцева? – Алкоголики, реализующие свою человеческую сущность в стрельбе по бутылкам и в пользовании женами своих друзей, пытающиеся вернуть отнятое властью добро путем шантажа… В конце фильма звягинцевский маленький человек растоптан. Ему не оставила человеческого достоинства судьба.

Жалко? – Да, как пострадавшую собаку. Даже меньше. Потому, что растоптан не человек. А некто, у кого достоинства не было изначально. Конечно, приз Каннского фестиваля за сценарий фильм получил по праву. Россия Звягинцева – ужасное место, населенное ничтожествами. А юный зритель, наверное, должен сделать вывод, что лучше быть мэром-кровопийцей, чем автомехаником, не способным удовлетворить свою жену. Если, конечно, молодое поколение досмотрит этот фильм до конца.

Честно говоря, у меня лично наступила усталость от плохого кино. (И, боюсь, я не одинок). Не важно, идет ли речь о патриотической «9 роте» или антироссийском и антиклерикальном «Левиафане». Проблема понимания человека – одна из острейших во все времена. И сегодня – тоже.

«Власть отвратительна, как руки брадобрея», - напомнил как-то Даниил Гранин мандельштамовские строки в нашем с ним многолетнем разговоре о судьбах российской интеллигенции. Тем, для кого "лучше Gillette ничего на свете нет", расшифрую: на заре нынешнего этапа цивилизации люди брились опасными бритвами с одним лезвием. Чисто выбриться было непросто и парикмахеры, стремясь добротно выполнить свою работу, вытягивали по-разному и даже оттопыривали щеки клиентов, иногда забирались пальцами в рот страдальцам ради их же пользы. Говорят, было это неприятно. Но терпели.

Так вот: Даниил Александрович сказал, что власть бывает когда-то лучше, когда-то хуже. Но интеллигенции она неприятна почти всегда, да и не интеллигенции – частенько.

Это данность. Это врожденное свойство любой власти – быть неприятной. Тем не менее, в жизни кое-что меняется. И бритвы с пятью лезвиями появились, и хорошавиных привозят с Сахалина и сажают в Москве.

Стоит сказать автомеханикам: хватит водку кушать, давайте делом займемся. И о душе подумаем. Но и власти кое-что говорить нужно. Вот этой улучшающей общество роли и хочется дождаться от кино. Андрей Тарковский тоже показывал нам и журчание воды, и рев человеческой дикости. Но показывал так, что в душах людей что-то важное происходило. Эх, Звягинцеву такое влияние бы… Не бездарный ведь человек.

Подождем. Может быть и увидим.