Почему Ольга Шелест не вышла замуж за Антона Комолова?
Ольга Шелест и Антон Комолов ответили на вопросы читателей 7 апреля.
Стенограмма онлайн конференции и фрагменты трансляции
- Здравствуйте, здравствуйте, наши дорогие и уважаемые читатели «Комсомольской правды» и, конечно, зрители сайта www.kp.ru. У меня для вас есть прекрасная новость. У меня здесь сидит прекрасный творческий тандем, дуэт – Антон Комолов и Ольга Шелест. Великолепные люди, буквально излучают позитив. И я так думаю, что действительно излучают позитивные идеи.
К.:
- Конечно, излучаем.
- Сегодня мы с вами будем подопытными кроликами. Основной удар я возьму на себя. Спасибо, что к нам пришли.
Ш.:
- Спасибо, что позвали.
- Очень приятно. Мне интересно, сегодня вы для себя немножечко в необычной ипостаси. Как правило, вы берете интервью. Каково вам быть в роли интервьюируемых?
К.:
- Отвечает Ольга Шелест.
Ш.
– Я возьму помощь клуба. Нет, на самом деле мы точно так же часто сталкивается с тем, что у нас берут интервью.
- То есть, сейчас уже равные пропорции?
Ш.
- Думаю, что пропорции сравнялись уже.
К.
- Вы у нас не первые.
Ш.
- Единственное, что отличает, если ты берешь интервью или у тебя, это то, что когда ты берешь интервью, нужно каким-то образом подготовиться к этому интервью. А когда у тебя берут интервью, то ты сидишь и смеешься над журналистом, который пытался подготовиться, но так и не подготовился к интервью.
- Антон, а вам как больше нравится – давать интервью или брать интервью?
Ш.
- Вам есть что сказать?
К.
- Да, мне есть что сказать. В принципе, Ольга ответила достаточно полно. По поводу брать интервью, это ж тоже зависит от разных людей. Приходят разные люди. Человек, который пришел, ну, скажем так, изначально он вроде бы должен был быть интересным, а оказалось, что он или не очень хорошо говорит, не очень интересно. Становится скучно, но все равно, поскольку это моя работа, нужно докрутить это интервью, доделать его до конца и сделать его хотя бы минимально интересным. А бывают люди, которые настолько интересно рассказывают, что тебе даже самому не хватает эфирного времени для того, чтобы узнать то, что интересно тебе, уже не говоря о том, что интересно слушателям, зрителям и так далее.
- То есть, такую ситуацию уже можно вне эфира встретить…
К.
- Да, но так не бывает практически никогда. Потому что гость пришел-гость ушел – это называется.
- А как вы понимаете, когда можно вот чуть-чуть надавить?
К.
- На гостя? Когда он слаб физически. Как бы не будет ответной вот реакции.
Ш.
- Очень интересно, если придет Николай Валуев и на него надавить.
К.
- Да, надавить и убежать.
- Как состоялись ваши первые эфиры? Помните свои эмоции, насколько вы волновались, насколько не волновались?
Ш.
- Я с трудом помню наш первый эфир.
К.
- Я помню, что это был новогодний эфир. Вы имеете в виду совместный эфир?
- Нет, отдельные эфиры ваши. Я помню, что у вас был еще радиоэфир вообще.
Ш.
- А, этот я помню. Тогда канал назывался К-10 и я помню этот эфир. В то время Саша Пряников работал на этом эфире. Это был прямой эфир, я стояла в кадре, у меня было шесть заготовок к каждому клипу. У меня была отдельная история, целая небылица, мною придуманная. А Саша сидел внизу, на маленькой табуреточке, чтобы, если вдруг я упаду в обморок, заплачу, начну смеяться и не смогу остановиться, или впаду в какой-то ступор и буду молча смотреть в камеру, то он встанет как ни в чем не бывало, толкнет меня в сторону и таким образом продолжит эфир. Тогда еще по Москве еще слабо показывали этот канал, это было самое начало. Я, конечно, волновалась. Но как только ты видишь, что загорается красная кнопочка и тебе машут – давай, то ты уже начинаешь говорить и не следить за тем, где нужно ставить ударения, а как вот здесь – повернуться так или сяк. Прямой эфир – это есть прямой эфир, это твоя натуральная эмоция, и она всегда намного интереснее, чем заученный текст, который ты говоришь и читаешь по суфлеру.
- А было у вас такое, что вы забывали какой-то текст?
Ш.
- Это же постоянно происходит. Когда ты хочешь что-то сказать, а мысль – дзиньк и исчезла. Пусть-пусто в голове и ветер дует. И ты не знаешь, как вернуться к тому, о чем ты говорил. И тогда приходится выкручиваться, конечно. Сейчас в этом смысле помогает профессионализм, а тогда помогала молодая безудержность, так скажем. И такая легкость, наверное.
- Отлично. Такой полноценный опыт. А у вас как было?
К.
- Если про первый прямой эфир, у меня это было на радио, я был ведущим новостей, информационным ведущим.
- А вы носили галстук, пиджак?
К.
- Это была радиостанция «Серебряный дождь», поэтому, конечно же, галстук был необходим для ведущего новостей. Нет, у меня была наверняка клетчатая рубашка, байковая.
Ш.
- Заправленная в джинсы, а джинсы заправлены в сапоги.
К.
- У меня были джинсы, высокие кроссовки, футболка навыпуск с какой-то скабрезной наверняка надписью и клетчатая рубашка.
Ш.
- А футболка поверх рубашки или наоборот?
К.
- Наоборот. А я до сих пор так одет, просто сейчас оделся нарядно. А вот сейчас выйду из этой студии и переоденусь обратно в свое, домашнее. И вот, значит, первый выпуск новостей, в прямом эфире, я там, естественно, 25 раз прочитал этот выпуск новостей, чтоб, не дай бог, нигде не ошибиться, не запнуться. И уже в самом эфире я вдруг себя поймал, что я думаю о чем-то, у меня как-то мысль куда-то ушла, не помню, о чем я думал, а как бы автопилот продолжает читать новости.
Ш.
- С тех пор у него мания величия, он возомнил Юлием Цезарем, который умел несколько дел одновременно делать.
- То есть, у вас просто была пустая голова?
К.
- Конечно, мысль, она не материальна.
Ш.
- Нет, если говорить в хорошем смысле о ветре в голове, да, то есть, такой юношеский максимализм может быть, да. Не знаю, стремление к чему-то новому и интересному – тогда да. Тогда ветер в голове. Только не вырывайте из контекста, а то скажут – дожили до 40 лет, а ветер в голове.
К.
- Еще и не дожили.
Ш.
- Доживут до 40 лет, а ветер так и останется.
- Задам вопрос от нашего зрителя, Анны. Антон и Ольга, вы производите впечатление идеальной пары телеведущих. Кажется, что понимаете друг друга с полуслова, вам со всеми так легко работается? Или только друг с другом вам так комфортно?
Ш.
- Безусловно, наша пара – это идеальные профессиональные отношения. Но тем не менее, поскольку мы вменяемые люди, собственно, почему и состоялся, да, то есть, никто не тянут друг на друга одеяло, мы готовы уступить, мы готовы прийти на помощь, подставить свое плечо, подстраховать в эфире. То и с другими людьми мы ведем себя точно так же. Поэтому чаще это тоже комфортные отношения некие, но чтобы их идеализировать до такой степени, до какой получился у нас тандем, наверное, не стоит. Хотя не было никаких трудностей работать в эфире с другими ведущими.
К.
- Ну, мы платим вот за этот профессиональный симбиоз высокую цену.
- Какую именно?
К.
- Не могу об этом говорить.
Ш.
- Продали душу дьяволу.
К.
- Мы продали душу Ольги Дьяволо. А у меня пока ветер в голове.
- На самом деле, правда, настолько вы сработавшийся дуэт, настолько вы чувствуете друг друга. Это уже очевидный факт. Сразу такие отношения сложились или сначала пришлось подстраиваться?
К.
- Ну, конечно, не сразу. Ни у кого, я думаю, сразу не приходит. Другое дело, что это случилось достаточно быстро. На притирку дуэта эфирного, будь то радио или телевидение – отводится пара-тройка месяцев для того, чтобы лучше сработались.
Ш.
- Или пара-тройка лет.
К.
- Нет, это букет раскрывается. А мы уже где-то недели через две примерно начали вот то, что называется чувствовать друг друга в эфире.
Ш.
- Я сумбурно очень помню наши первые эфиры. Я помню, это были какие-то безумные эксперименты. Поэтому на какую-то притирку и времени-то особо не было. Сначала мы читали все по суфлеру.
К.
- Да, да.
Ш.
- Потом мы решили импровизировать. Потом еще что-то, потом еще что-то. А давайте мы будем сидеть на диване, а давайте мы будем ходить, а давайте мы будем разговаривать с оператором. И вот эти эксперименты, такого становления бодрого утра, оно, мне кажется, занимало наш ум больше, нежели, а как бы нам притереться в кадре. Поэтому все как-то само собой произошло.
- Собственно, естественность и есть самые главные поиски. А помните хотя бы первое ваше знакомство? Первое впечатление? Говорят, что очень часто первое впечатление самое правильное о человеке.
К.
- Ну, Оленька была забавной, когда мы познакомились. Она носила юбки (это как бы хорошо).
Ш.
- Я и сейчас ношу юбки.
К.
- Тогда ты, по-моему, чаще носила их. И у тебя были какие-то прямо светлые волосы, такие, не знаю как их назвать, платиновые это называется?
Ш.
- Да, были. Ежик у меня был такой…
К.
- Нет, не ежик, ты такая тетя была. Но при этом такая смешная. Я думаю, еще памятен всем, кто еще тогда работал на БИС-ТВ, мы на БИС-ТВ познакомились, это предтеча МТВ России, история, когда замечательная Ольга Шелест бежала по общему коридору. А была очень маленькая команда и, соответственно, занимали там комнаты 3-4 и общий коридор был от курилки в студию. И от курилки в студию кто-то слышал стук каблучков, а у меня привычка еще с институтских времен, я учился в техническом вузе, там были в основном мальчики, и поэтому любой стук каблуков вызывал у всех поворот головы автоматический. Там стук каблучков раздавался реже, чем где бы то ни было. На стук каблучков повернулся я, повернулись все окружающие. Потому что стук ускорялся и потом примерно в горизонтальном положении пролетела через дверной проем Ольга. Ну, как тунгусский метеорит, наверное, это выглядело так, только без ослепительной вспышки света.
Ш.
- Я как раз куда-то бежала, меня, по-моему, позвали к телефону, тогда еще не было мобильных телефонов и я побежала и запнулась о складочках в ковролине и…
К.
- Это было первое яркое впечатление от Ольги.
Ш.
- Да, я помню Антона, у него была стрижка каре.
К.
- Не каре – шапочка.
Ш.
- Ну да, была такая шапочка. Боже мой, как вспомнишь… так все это было недавно.
- А какие-то записи у вас остались?
К.
- К сожалению, даже видеозапись.
Ш.
- Я заглянула на сайт, у вас написано, что мы более 15 лет уже вместе, но это неправда. На самом деле мы всего лишь 11 лет, по-моему.
К.
- В этом году мы отмечаем 12-летний юбилей.
Ш.
- Да, кто-то приплюсовал нам.
- Вы помните прямо день первого эфира?
К.
- Все помним. Как вчера.
- Какой день?
К.
- 14 марта.
- Хорошо, а само впечатление?
Ш.
- А какое должно быть впечатление, если мы все были еще не профессионалами? У нас была действительно пара-тройка кабинетов и не было как таковой гримерной комнаты, поэтому мы прямо в офисном пространстве гримировались. Я помню, как приходил Антон и говорил – ой, слышали анекдот? И я даже не видя его, он рассказывал кому-то анекдот, там гримеру или монтажеру, и убегал. И вот мы так как-то не пересекались в кадре, а вот только так. Я пролетала мимо кабинета в горизонтальном положении…
К.
- Через полтора года, по-моему?
Ш.
- Да, уже переехав в другой офис. И когда открылось МТВ, тогда мы появились в кадре вместе. А так мы – так, проходя, друг с другом здоровались.
- Именно нашли друг друга в плане творческом, да? Не человеческом?
К.
- Мы даже не искали на самом деле.
- Нет, я имею в виду, что чувствуешь человека.
К.
- Сами мы были менее дружны до того, как мы начали работать вместе. Если вы это имеете в виду. Подружились мы уже потом, как стали работать. Ну как бы жить стали вместе все. И потом разошлись.
Ш.
- Вместе сблизили нас, да.
- Почему, что и как у вас сложилось?
Ш.
- И не сложилось.
- Одно сообщение от Ларисы Самковой. Я скучаю по вашему дуэту на МТВ, 10 лет назад впервые приехала в Москву и вместо того, чтоб с утра бежать по местным достопримечательностям, просиживала у телевизора. А теперь не смотрю музыкальные каналы – тоска. Ольга, у вас еще в жизни есть человек с таким же чувством юмора, как у Антона? Я думаю, что и Антону тоже можно этот вопрос адресовать.
К.
- У меня есть я.
Ш.
- Ну, на самом деле это тоже такие, не скажу, что судьбоносные встречи, но все равно, у тебя складывается определенный характер, темперамент, у тебя определенное чувство юмора. И все люди вокруг подбираются как бы по определенному какому-то типажу. У меня у друзей прекрасное чувство юмора, у меня у родителей прекрасное чувство юмора. У мужа моего прекрасное чувство юмора, поэтому так случилось, что меня окружают люди с чувством юмора. Поэтому Антон – не эксклюзив.
К.
- Мне кажется, именно наличие таких людей в нашей жизни помогло нам пережить не столь давнее расставание эфирное. Мы же с Ольгой работали вместе, потом мы разошлись в программах. И если бы не те люди с замечательным чувством юмора, как знать, сидели бы мы здесь?
- Антон, а у вас, скажем, у вашей супруги хорошее чувство юмора?
К.
- Да, да. Было бы странно, если бы человек… Вообще, мне кажется, что чувство юмора помогает человеку в любой ситуации. И даже в семейной жизни.
- Не даже, а особенно.
К.
- Особенно в семейной жизни, именно это я имел в виду. Поэтому было бы странно, если бы я, как человек, считающий, что у меня вроде бы какое-то чувство юмора есть, нашел бы себе деревяшку без чувства юмора.
Ш.
- Вот вы так задаете вопрос про чувство юмора, а, может, кто-то считает, что мы абсолютно не смешные, не веселые и чувства юмора у нас нет.
К.
- Да есть такие люди, действительно. С точки зрения таких людей, у моей жены нет чувства юмора.
- Вот на такой вопрос не обидитесь? Парочка малоприятная, у хохлушки противный голос, шутки Комолова плоски и примитивны…
Ш.
- Этот человек сейчас сидит и смотрит, наверное, и слушает мой противный голос… Ну, нам до Трахтенберга, конечно, как до Луны. Вот я как раз предвосхитила этот вопрос. У всех абсолютно разное чувство юмора. И все абсолютно его по-своему воспринимают. В силу опять же воспитания, время нахождения, характера, настроения, образования. И поэтому ты либо на волне с человеком, либо не на волне. У меня тоже есть люди, которых многие воспринимают как апологет такой юмора, а мне кажется, что это люди абсолютно несмешные, неинтересные и абсолютно пошлые.
- А вы согласны с тем, что искусство, как говорится, не для всех? Если всем нравится, то это уже не искусство? Есть такая расхожая фраза.
К.
- Нет, я считаю, что это такое заблуждение, в частности, если спроецировать на кино. Что если хороший фильм, который заставляет задуматься, он обязательно должен быть скучным, нудным и т.д. Мне кажется, что настоящий мастер может сделать хороший блокбастер, в хорошем смысле слова, который будет нести в себе и философские какие-то смыслы, и заставит тебя задуматься. И не просто там на потребу публике вот там посмотреть и забыть. Это все зависит от мастерства, мне кажется.
- А вы можете про себя сказать, что вы уже достигли той планки, когда работаете просто для себя, от души? То есть, делаете только то, что вам нравится или приходится оглядываться на публику?
Ш.
- Ну, по сути, да. В большей степени, конечно, да, есть моменты, которые ты вынужден делать.
- Например, рекламы, наверное?
Ш.
- Какой рекламы?
- Я имею в виду озвучивание каких-то ролей. Я про то, что, если вы ведете программу, то там … спонсорскими.
К.
- Не то чтоб нам не делать, мы прекрасно понимаем механику того, как существует радиостанция. Если мы или кто-то другой не прочитает рекламное объявление, просто не будет денег, из которых нам в том числе платится зарплата. Это бизнес.
Ш.
- Ну да, а поскольку мы получаем зарплату в том месте, в котором нам нравится работать, то это такие взаимоисключающие вещи. Очень много проектов, которые предлагают, но которые действительно неинтересно делать. Вроде бы и деньги хорошие предлагают, но вот так скрепя сердце думаешь – нет, пожалуй, я откажусь… Нет, на самом деле мечтать-то никто не запрещает. Поэтому мечтать не вредно, вредно не мечтать.
- А изначально приходилось делать какие-то вещи, какие-то проекты вести, ну, скажем, с идеей которых вы были не согласны.
К.
- У меня не было такого, чтоб я был категорически не согласен. Я от таких или отказываюсь, или оговариваю какие-то изменения. Были какие-то компромиссы, разумеется. Были проекты более интересные, были менее интересные. У меня такая позиция, даже, на первый взгляд, в неинтересном, я имею в виду не в противоречащим моим принципам проекте, а менее интересном для меня проекте я ищу что-то для себя интересное и пытаюсь максимально внутри тех условий, в которые я поставлен, я пытаюсь что-то такое сделать, максимально профессиональное и качественно, как я это могу.
Ш.
- Я-то вот как раз подумала, что я-то хохлушка с противным голосом и про чувство юмора мое никто ничего не сказал. А у тебя, хоть и приятный голос, но, извини, но чувство юмора никакое…
К.
- Я могу не шутить, а читать Пушкина приятным голосом. А что ты умеешь делать? Будешь неприятным голосом шутки шутить? Давай.
Мне интересно, а как вы готовитесь к своему эфиру или к какому-нибудь другому? Какие-то, может, есть вещи, чтобы подготовить артикуляционный аппарат?
К.
- Я по дороге на работу артикулирую, по дороге на работу делаю зарядку.
- Покажите?
К.
- Это нельзя показывать в эфире. Знаем мы этот Интернет, без звука покажут и напишут «порно». НЕ надо. Нет, есть какая-то зарядка для того, чтобы разбудить лицо. Особенно там когда работаешь утром. А так, ну, это зависит от программы, готовишь какие-то материалы, какие-то бумаги, листаешь их там. «Комсомолку» пролистал… Отобрал чечевицу от гречки.
Ш.
- А я просыпаюсь, да, для меня этого достаточно, как правило. В общем-то, вы знаете, для меня эфир – это такая неотделимая часть моей жизни. И поэтому как я чувствую себя в этой жизни в данный момент, так же я чувствую себя в эфире. И если я в эфире запинаюсь, у меня заплетается язык, этому всегда найдется разумное объяснение.
К.
- Вод-ка.
Ш.
- Вод-как!
К.
- Конь-як, я не вод-как.
Ш.
- Да… И таким образом ты взаимодействуешь со слушателями или со зрителями. А когда ты выходишь в телевизионный эфир, то это действительно последнее, что есть. Тут припудрить, тут подмазать, тут заколоть. Но все это опять же не моя работа, а работа гримеров.
- Хорошо, а с точки зрения эмоциональной, особенно в те моменты, когда, скажем, у вас плохое настроение? Все равно, какие-то вещи вы не можете себе позволить?
Ш.
- В том-то и дело, что могу. Потому что на самом деле каждодневный эфир, то есть, я каждый день с 11 до двух выхожу в прямой эфир, я не могу себе придумать хорошее настроение, если у меня его нет. Поэтому мы иногда бесконечно смеемся за кадром. Зачитываем друг другу сообщения, которые приходят от наших слушателей или что-то другое. Иногда бывают дни, когда мы просто молчим, никто друг с другом не разговаривает, уткнемся в свои дела, либо ты не до конца проснулся, либо у тебя что-то случилось, чем ты не хочешь делиться и к тебе никто в душу не лезет. Зачем мне придумывать какое-то настроение отдельное для слушателей, если они слушают меня каждый день и у них то же самое происходит в жизни. И плохое настроение, и болит голова, и радость, и сын родился там, да. И теща приехала в гости.
К.
- Все в один день, представляете?
Ш.
- Да, это же сколько эмоций! Мы на самом деле рассказываем ,как мы добрались до работы, какие приключения с нами случились, что меня взбесило по дороге, что нет. Кто застрял в пробке, кто нет. Либо наоборот – ты идешь, солнце светит – ну как не сказать об этом в эфире. Так что я не придумываю для себя настроение.
К.
- Нет, у меня просто выработалась какая-то привычка. Когда я был юным и начинал работу на радио, по-моему, это еще на радио было. Мне один из моих руководителей сказал фразу, что твое плохое настроение это твое плохое настроение. Слушателю и зрителю никому нет дела до того, что у тебя произошло, что у тебя на душе. В принципе, я с этим согласен. Я считаю, что, поскольку я работаю в развлекательном сегменте, слушатель включает программу с моим участием не для того, чтобы слышать мое плохое настроение.
Ш.
- Я не согласна с этим.
К.
- Мне даже не дали ответить, вы заметили?
Ш.
- Нет, по-моему, вы уже поставили точку. Нет, у нас коммуникабельность людей достигла такого пика, что у мы как бы можем не выходя из дома общаться со всем миром. Поэтому когда у тебя каждодневный эфир на разные абсолютно темы, на смешные, на веселые, на грустные, то здесь придумывать, мне кажется…
К.
- Нет, я не придумываю. Вот как раз я не договорил, я поставил точку с запятой.
Ш.
- У вас проблемы с интонированием.
К.
- Да, так вот. Значит, я не придумываю настроение, просто у меня какой-то профессиональный тумблер включается, который я не включаю сам, он сам каким-то образом задействуется. И просто свое плохое настроение я не выплескиваю в эфир. Вот и все… Эмоции и плохое настроение – это разные вещи. Эмоции, да, безусловно, это живой человек…
- В чем-то разделяете позиции друг друга, по-хорошему?
К.
- Мы по-плохому разделяем.
- Хорошо, вот у вас такая профессиональная позиция, но вы же не нивелируете свое плохое настроение?
К.
- Нет, я просто разделяю плохое настроение и эмоции. Плохое настроение это как бы общее. Вот если у меня совсем плохое настроение, у меня тоже бывают какие-то проблемы, что-то дома, еще какие-то неприятности. Я просто это не переношу. А эмоция от гаишника, эмоция от солнца, позитивная, со знаком плюс или минус, конечно, я в эфире проявляю эмоции – я живой человек.
Ш.
- Так эмоции и создают настроение.
К.
- ДА, но эту эмоцию, которую я доношу, я доношу только как эмоции, но просто это будет яркая реакция не на сером фоне картины, а просто на светлом, на нейтральном, на ярко-желтом, на зеленом, на салатовом, на оранжевом.
- Хорошо, такой вопрос. Ольга – очень открытый человек. Антон – более закрытый. Это правда, согласитесь?
К.
- Нет, не соглашусь.
Ш.
- А что есть хорошо, что плохо, почему вы задаете этот вопрос.
- Сначала ответьте, потом я объясню.
Ш.
- Ну да, наверное, я более открытый человек.
- Неужели за 12 лет работы с Ольгой вы не научились чуть больше открываться?
К.
- Кому, друг другу?
- Нет, вообще. Ольга, как человек по жизни открытый, неужели не переняли у нее немножечко…
К.
- В смысле ее черты? Нет, ну это взаимопроникновение может быть, и то не всегда происходит, когда люди все-таки вместе живут. Я бы не стал путать отношения личные и служебные.
Ш.
- Мы, конечно, живем вместе…
К.
- Но в разных комнатах.
- Я понимаю, кто-то в подвале, кто-то на чердаке.
К.
- ДА. А между подвалом и чердаком живут наши вторые половины. Да, то есть, это немножко другое. У нас профессиональные какие-то есть вещи. Мы скорее можем перенять, причем, иногда исподволь, какие-то профессиональные моменты. А черты характера, ну, когда мы познакомились, мы уже были достаточно взрослыми людьми.
- Сколько вам было лет?
К.
- Мне было 34, когда мы познакомились.
Ш.
- А мне где-то 14. (Смеются).
- Мне кажется, вы еще были, во-первых, не профессиональны…
К.
- Характер – он закладывается рано.
Ш.
- Да, он закладывается настолько рано, что здесь уже изменить было практически невозможно.
- Хорошо, а на свои вторые половины вы похожи? Антон на Владу? Ольга на Алексея?
К.
- Ольга – вылитый Алексей. Я их иногда путаю. Говорю, Леха, а ты чё приехал, где Оля? Тьфу, Оль, это ты, ёлки-палки.
- Хорошо, а кроме внешнего сходства что?
К.
- Ничего общего, только внешне. Они как брат и сестра, близнецы, причем. Как две сестры. Нет, как мать и отец. Я путаюсь, остановите меня…
Ш.
- Ну, смотря что считать похожим.
- Считается, что люди настолько проникают друг в друга, что чуть-чуть становятся похожими. У вас такое есть?
К.
- Мне кажется, это два разных человека.
Ш.
- Мне кажется, что мы тоже очень разные – по характеру и по темпераменту. И по восприятию этого мира. Нет, безусловно, у нас есть какие-то общие увлечения, общие взгляды на определенные проблемы… А так мы абсолютно разные.
К.
-Я тоже считаю, что, вот когда мы встречаемся, думают, что мы две пары близнецов. Я имею в виду когда Ольга с мужем, я с женой. На самом деле это не так. На самом деле мы очень похожи с Лёхой, а Ольга очень похожа с Владой.
- Серьезно?
К.
- Меня проверяют, слушает ли меня хоть кто-нибудь? (Смеются).
Ш.
- Ну, когда совсем уж старички, которые прожили много лет, тогда, может, да.
- Старики западные и старики российские, они не очень похожи.
К.
- Между собой?
- Да.
Ш.
- Мы исправим эту ситуацию. Мы уже более европезированное поколение, поэтому мы татуированные, нормальные старики.
- Я так понимаю, что вы откроете сезон татуированных стариков лет через 20.
К.
- Уже открыли, что скрывать.
Ш.
- Уже не молоды, да.
- По поводу лет как раз. Антон, с прошедшим тебя днем рождения. Как отметил, что Ольга подарила?
Ш.
- Я еще ничего не подарила на самом деле. Мы с коллегами просто объединились и подарили некий подарок, я вот поддерживаю эту традицию, но мне она категорически не нравится. Не знаю почему. Я люблю работать в команде, но я почему-то не люблю вот эти какие-то совместные, знаете, они превращаются в такие муси-пуси, которые я не очень люблю. Мне кажется, это подарки на 8 марта, на 23 февраля, на дни рождения – они обязывают к чему-то такому…
- Потому что обязан – это вы имеете в виду?
Ш.
- Конечно, я хочу подарить подарок, может быть. Но это такое некое навязывание, да. Если тебе подарили подарок, то ты уже как бы должен подарить в обратку.
К.
- А вот я с Ольгой согласен только по поводу 8 марта. У нас бригада – один я и 4 девушки. И, конечно, на 8 марта дарить подарки в команде – это глупо, это полный бред, я согласен с Ольгой. А вот ко дням рождения немножко по-другому отношусь.
Ш.
- Ну вот, общий подарок мы подарили. А пока еще от нашей семьи мы не дарили подарок, он еще не праздновал день рождения. А если праздновать не будет, то и подарка не будет.
К.
- К этому я привык. Ноу мани, ноу фанни. С этим девизом мы уже идем двенадцатый год. День рождения я отметил очень спокойно. Кризисные времена, поэтому с семьей спокойно посидели, съели творожок «Агуша» с сыном.
- А как же салат оливье? С нового года он же должен остаться – кризис ведь?
К.
- Надо посмотреть в морозилке (Смеются).
- Обычно в узком семейном кругу отмечаете?
К.
- Да, я очень спокойно отношусь ко дням рождения и в том числе к своему дню рождения. Не делаю из этого праздника какого-то культа и широкие гуляния тоже не устраиваю.
Ш.
- А я люблю, знаете, на широкую ногу гульнуть в свой день рождения.
- Наверное, не только в день рождения, а в Новый год?
Ш.
- Да, и вообще я люблю погулять.(Смеются).
- Вот Ольга производит впечатление человека, который что в кадре, что вне кадра совершенно одинаковый.
Ш.
- Ольга производит впечатление человека.
- А вы производите впечатление человека, который немножечко разделяет эти понятия. То есть, мне кажется, что на работе один, а в жизни немножко другой.
К.
- Мне кажется, что это виднее, наверное, со стороны. У меня нет раздвоения личности, что я в жизни один и мне приходится переключаться, каким-то образом специально перенастраиваться, воплощаться в некоего себя же, но вот эфирного. У меня такого нет.
- Очень часто люди, которые ведут развлекательную передачу, они в жизни как раз очень спокойные.
К.
- Что комики, грубо говоря, очень нудные и скучные, да? Я не согласен с этим. Нет, я веселый на самом деле человек.
- Вопрос от Ани. Вы участвовали в проекте «Цирк». В каких еще проектах вы хотели бы попробовать свои силы, в каких не стали бы участвовать? И приглашали ли вас, и если да, то в какие шоу?
Ш.
- Практически во все. На танцы приглашали, на лед приглашали.
- Петь приглашали?
Ш.
- Петь, по-моему, не приглашали. НА нас поставили крест в этом смысле. Мы, видимо, производим впечатление активных, физически подготовленных людей, нежели поющих. «Последние герои» и «Большие гонки» - все это, конечно, предлагали. И в какой-то момент или соглашаешься, как в цирк, например. А в другие моменты – нет.
- Чем вам был особенно интересен цирк? Юмористическая составляющая?
К.
- В цирке очень маленькая юмористическая составляющая. Вообще, в принципе, там даже клоунада, она, по идее, должна быть. И мы надеемся, что она была смешна для зрителей. Но с той стороны, по ту сторону рампы, по ту сторону сцены смешного не так много.
Ш.
- Это сплошные слезы. Поймать пробку от шампанского ртом, а она попадает в глаз, например, - тут не до смеха.
- Я помню, как вы рассказывали про синяки.
К.
- Я помню, как она показывала синяки.
Ш.
- О, было дело, да.
К.
- У меня есть в телефоне фотографии, я сейчас покажу. (На сайте «Комсомолки» смотрите фотографии синяков).
Ш.
- Ну просто было интересно принять в этом участие, потому что это, во-первых, безумно увлекательно – попробовать себя в новых каких-то интересных жанрах. А потом, это не нечто однобокое, как в тех же танцах или лед. Ты можешь попробовать себя в разных ипостасях. Это и хищники, и хождение по канату, и акробатика, и клоунада, и магия. И все это вместе нужно же отрепетировать, подогнать, вовремя сделать.
К.
- Раз, два, три – работай! Не работай!
- Так происходят иллюзии? А, кстати, по поводу иллюзий. Были какие-то вещи, которые вы, вот у всех с детства есть какие-то вещи, когда думаешь – вот как же это происходит?
К.
- У меня была не столько иллюзия, которая там со всякими коробками. У меня была манипуляция, то есть, это то, что ты делаешь сам руками. Не с большим реквизитом, а на пальцах. И я узнал, в чем секрет фокуса с монеткой, которую ловят из воздуха. И, может, видели, когда платочек засовывают сюда – и нет платочка. А потом раз, из воздуха, и вытаскивают. Я теперь знаю как это. Секрет оказался намного проще, чем я себе мог представить. У меня вот так перед глазами показывали этот фокус, я не мог понять, как это все происходит. Но когда узнал, я теперь хранитель этого знания, боюсь, меня уберут раньше времени.
- Сама сказала не надо раскрывать, а сама же первая спросила…
К.
- Там все очень просто.
Ш.
- Я раскрыла для себя, что, оказывается, когда ты идешь по канату, в таком недвижимом состоянии перемещаешься, то намного сложнее удержать равновесие. И чтобы это равновесие сохранить, нужно канат раскачать, как это ни парадоксально, да. Нужно на него как бы присесть и вот он начнет тогда резонировать и в этом положении ты можешь выровняться. Для меня это тоже было удивительно. Но пока ты не идешь по канату, то не понимаешь этого. И когда тебе говорят – раскачивай, раскачивай, ты не понимаешь, что от тебя требуют. Потому что идти по такой проволочке и еще и раскачивать, чтобы идти дальше, это, конечно, интересная такая забава.
- Вопрос от Сергея Воронова, человек является не просто вашим большим фанатом, но и серьезно подготовился к нашей встрече. Слушаю вас регулярно на Маяке, потрясает ваше знание русского языка, умение им владеть.
К.
- Это, наверное, ко мне.
Ш.
- Куда нам, хохлам, конечно.
- Какие изменения в правилах правописания и произношения следует внести для адаптации русского языка в 21 веке?
К.
- Сереж, вообще не надо. Я считаю, что, безусловно, может, и есть какие-то правила, которые уж совсем сложные, но когда вы учились, когда я учился… Так вот, мне кажется, что не нужно искать легких путей. Сейчас доводится идея до абсурда. Вот, может быть, там полчаса, полведра, полбутылки, полстакана, там еще, может быть, внести какую-то унификацию, чтоб не запоминать. Но доходит до абсурда – давайте как слышится, так и пишется сделаем. Ну это вообще! Давайте будем учить правила, это не так сложно на самом деле. У меня такая позиция.
- Уважаемые друзья, особенно школьники и студенты, прошу вас прислушаться к Антону.
Ш.
- Нет, на самом деле, становится страшно, когда…
К.
- Извини, перебью. А мы что, напрасно это все учили? Сейчас поменяют и чего мы? Никому не надо будет.
- Мы не хотим перестраиваться, друзья, поэтому ,пожалуйста, новое поколение – учите правила.
Ш.
- Учите, пожалуйста, правила. Нет, на самом деле, мне кажется, чтобы каким-то образом облегчить написание слова, должно пройти достаточно времени, а не так что – кофе – он или оно? А давайте и то, и другое.
- То есть, просто какие-то формы, которые изживаются со временем… А вы друг друга часто поправляете?
К.
- Во-первых, редко приходится поправлять, потому что достаточно хороший русский язык у Ольги и, я надеюсь, у меня. А если какие-то вопросы возникают, то начинаешь копаться в словарике. Кроме того, мы же сейчас работаем на Маяке и там есть сотрудник, который следит за чистотой русского языка, он отслушивает эфиры и регулярно, раз в полмесяца, высылает большие отчеты, где ошибки ведущих указаны – где неправильное ударение, как склонять, имена собственные, имена нарицательные. Там очень серьезная работа проводится.
- То есть, какой-то лингвист, да?
Ш.
- Профессиональный человек, да, который указывает нам на какие-то ошибки, если они есть. А потом, знаете, иногда произносишь слово в эфире и начинаешь сомневаться в правильности того, как ты его склонил или употребил. И тогда мы пытаемся выйти на какой-то правильный вариант прямо в прямом эфире и, мне кажется, это провоцирует не только нас потом заглянуть в словарь, но и слушателей, которые запомнят этот кусок эфира, потом придут домой, откроет словарь или залезет в Интернет и проверит это слово. И тогда у него точно отпечатается в голове, как его правильно произносить.
К.
- Ну, вообще такое количество слов, которое изначально, я думал, например, что мастерски мы все говорим, да (ударение на первый слог). А на самом деле мастерски (ударение на последний слог).
Ш.
- У меня язык не поворачивается так сказать.
К.
- Или вот это слово, еще, еще, еще… И ты уже начинаешь через какое-то время сомневаться в правильности всех слов, которые ты произносишь.
- Кстати, по поводу сомнений. Вы часто в себе сомневаетесь? Есть какое-то такое хорошее сомнение в своих каких-то профессиональных навыках, да.
К.
- Это слишком общий вопрос. В произнесении некоторых слов – иногда, да, конечно, сомневаюсь.
- Нет, а вот хорошо ли я отработал, например, этот выпуск, хорошо ли я вел эту программу. Часто ли вы в себе копаетесь и часто ли находите вещи, над которыми вам хотелось бы работать, самосовершенствоваться как-то.
К.
- Я не задаю себе вопроса, у меня есть какая-то своя внутренняя оценка, что вот этот эфир был хороший, этот эфир ни то, ни се. И очень часто моя личная оценка зачастую не совпадает с оценкой человека. Потому что я уже для себя выяснил, что зачастую снаружи, как я называю, ситуация видится немножко по-другому, иногда более объективно, нежели изнутри.
Ш.
- И потом, наша программа – живой организм, мы сами придумываем себе темы. Гостей, которые приходят к нам. Поэтому мы всегда анализируем и пытаемся разговаривать на эту тему – а будет ли интересен этот человек, а как вы думаете, эта тема способствует лучшему протеканию эфира или нет, отзовется ли она у слушателей или нет. Я тоже не склонна к самокопанию какому-то, но, тем не менее, мы всегда как-то командно решаем такие вопросы.
- А команда потом анализирует или нет уже?
К.
- Бывает, анализируем. Но анализируем или если все замечательно прошло, анализ такой – а, все предусмотрели… Или, наоборот, если мы понимаем, что та или иная тема не пошла, то мы стараемся анализировать, чтобы как-то или повернуть в другую сторону в будущем, или как-то избежать.
- Хорошо. Следующий вопрос от нашего знатока, Воронова Сергея. Как вы относитесь к заимствованию?
К.
- Что имеется в виду, из других языков?
- Я думаю, что да, иностранные слова.
Ш.
- Я абсолютно спокойно к этому отношусь. Мне кажется, что рано или поздно мир настолько ассимилируется, что не будет уже ни национальностей, ни границ, ни рас. Произойдет такое смешение, что уже и расы не будет как таковой – белой, черной или желтой. У меня такое ощущение, что это не так далеко, как нам кажется.
К.
- Жаль только жить в эту славную пору…
Ш.
- Да, мы уже не будем. Внуки, правнуки, опять же. Поэтому изменение и языка, как таковое, оно тоже претерпевает такие нападки с разных сторон. И если это приживается, то почему нет. Каждый язык, не только русский, подвергается таким метаморфозам. И английский язык, и французский, и немецкий точно так же меняется в зависимости от времени, миграции, народности. Дополняет и вносит что-то свое. Но это должно происходить тоже постепенно. И я думаю, что это нормальное изменение языка.
К.
- Опять же еще зависит от того, как и где употреблять эти заимствования. Условно, многие слова, которые считаются иностранными, они помогают разнообразить свою речь. Там, допустим, в одном предложении или в одном абзаце ты не можешь употребить несколько раз слово «терпимость». Почему бы не взять слово «талерантность», оно, на мой взгляд, никак не режет слух и оно как бы дополняет речь.
- Мне кажется, это уже как бы такое прижившееся…
К.
- При том, что оно имеет безусловный аналог, да. Терпимость – талерантность. То есть, есть слова, которые очень сложно, например, коммуникабельный, очень сложно одним словом описать то же самое на русском языке, да. Или там смотрибельный. Тот, который хорошо и интересно смотрится. То есть, это такое заимствование, немножко корявое, ну, не очень хорошее слово, с точки зрения русского языка. Но оно в обычной речи почему-то не используется.
- Хорошо. Владеете ли иностранными языками?
К.
- Йес.
Ш.
- Я владею русским языком.
К.
- Который является иностранным.
Ш.
- Нет, украинским, нет, не размовляю.
- То есть, только какие-то там фразочки?
Ш.
- Да, смешные фразы по-татарски, поскольку я жила долго в Татарии, что-то могу, предложение построить.
- 17 лет вы жили?
Ш.
- Да. Ну и английский язык, какие-то общие употребления.
- То есть, когда вы едете с мужем куда-то отдыхать, вы стараетесь…
Ш.
- С мужем на английском, да, разговариваем. (Смеются).
К.
- Нет, ну разные, отдельно взятые слова из других языков. Ну, татарским мы оба владеем, это нас и сблизило, да.
- Антон, а вы?
К.
- У меня похожая ситуация.
- Вы тоже с туземцами общаетесь?
К.
- Тоже на татарском… Не размовляю… Ну, английским, но практики не так много, поэтому он не такой, как мне хотелось бы. Немножко по-татарски, потому что я наполовину татарин, несколько фраз знаю. И несколько слов по-итальянски. Потому что пару лет последних отдыхал в Италии. Мне нравится фонетический итальянский язык и я все время думаю – эх, выучить бы итальянский! Ну, я надеюсь, что у меня будет активная старость и я откладываю это на активную старость итальянский язык.
- Может быть, вы еще хотели научиться петь.
К.
- На итальянском, причем. Да, да. Вы услышите обо мне.
- Мы услышим об Антоне Комолове в старости…
К.
- Да, да, «Две звезды»-74 смотрите… (Смеются).
- Сергей: что из ругательств вы бы вывели из категории нецензурщины?
К.:
- То есть, какие из ругательств ввести в обычный язык? Это же прямой эфир. Я считаю, что у нас эта проблема достаточно серьезная в стране. И мне непонятно, почему так спокойно относятся к этому люди, призванные защищать. Мои-то уши – ладно, я и сам могу, естественно, и с матерком анекдот рассказать, и какую-то историю. Я считаю, что это нормально. Но это нормально в узком кругу. Я никогда не буду материться в публичных местах. Я никогда не буду материться при ребенке – при своем или при чужих. Когда я иду по улице и слышу мат-перемат, и в том числе от сотрудников милиции, которые призваны говорить хулиганам – не надо материться в публичных местах, меня это немного удивляет и даже подбешивает. Потому что это очень плохо. В итоге что получается? Я недавно гулял с сыном. Позавчера.
- Сколько сейчас сыну?
К.:
- Ему сейчас девятнадцать. Да нет, ему два года и пять месяцев. Мы гуляли во дворе. И там гуляли какие-то мальчишки, как это раньше называлось, лет 9-11. они играли в снежки. Один мальчишка засветил в лоб другому мальчишке снежком. И тот его таким матом семиэтажным покрыл. Почему? Потому что люди даже задумываются: а что можно вывести из разряда нецензурщины в разряд цензурщины. Не надо выводить. Человек, нормально владеющий русским языком, всегда сможет найти эвфемизм – слово-замену тому, что он хочет сказать.
Ш.:
- Ах ты, редиска!
К.:
- Хотя бы. А сколько: ах, ты, авокадо! Ах, ты, киви! Фейхоа засунь куда-нибудь. Патиссон себе в фейхоа засунь! Чего ты цуккини выложил?
- А помните себя в детстве, вы когда начали познавать эти ругательства?
К.:
- В пионерском лагере, конечно.
Ш.:
- Я с ругательствами в достаточно серьезным возрасте познакомилась. И тоже услышала это от мальчишек. От таких же девятилетних мальчишек.
К.:
- Раньше, когда проходили мимо взрослые, мы никогда не матерились. Потому что взрослый мог поругать, не дай бог – родителям рассказать. А сейчас плевать детям. А я для них уже взрослый, я для них уже пожилой дядька.
Ш.:
- Потому что дядька мимо проходит и ничего не говорит.
К.:
- А что я им сказал бы? К сожалению, я с маленьким ребенком, а это может вызвать ответную матерщинную агрессию, которую услышит мой ребенок.
- Думаю, он не поймет, если папа будет ему закрывать уши. Все равно же просочится.
К.:
- Конечно, просочится. Из песни слов не выкинешь, из языка слова не выбросишь. И мой ребенок тоже будет ругаться и материться. Просто всему свое место и время. Я же не говорю: давайте запретим. Иногда в некоторых фильмах и книгах, безусловно, необходим какой-то матерный язык. Это краска. Некоторые анекдоты – убери матерное слово, замени его на эвфемизм, будет совсем другой анекдот. Но этот анекдот не надо рассказывать в автобусе, когда тебя слышат все люди. Ты же не знаешь, как они к этому относятся. Дети и девушки. Некоторые девушки нормально относятся к мату.
Ш.:
- Когда мы узнали об этом? Я не помню, чтобы для меня это было что-то такое ужасно болезненное.
К.:
- Я не ханжа.
Ш.:
- Да мы уже все поняли.
К.:
- Точно поняли?
- У вас замечательная позиция. И я надеюсь, что все-таки наши уважаемые слушатели нас услышат. Антон, вы строгий родитель?
К.:
- Наверное, да.
Ш.:
- Я не видела, как от стегает сына ремнем.
К.:
- Я достаточно строгий. Я без рукоприкладства, даже без шлепанья по попе, без криков. Но я стараюсь, если ребенок себя плохо ведет, внушением, стараюсь с ним разговаривать как со взрослым человеком. Я про это читал. И мне кажется, это действительно имеет какой-то действие. Что ребенок, хоть он и совсем маленький, он еще не может облечь свои мысли в слова, но он прислушивается к тому, что говоришь. Ребенок у нас получился очень с характером, упрямый.
- Вам это нравится?
К.:
- Меня это немножко настораживалось. Хорошо, кто-то из знакомых сказал фразу: лучше с характером, чем без. Это правда. Там важно, в какое русло направить это упрямство. Я заметил, что его заставить делать что-либо нельзя. Но его можно убедить. Когда ты ему приводишь какие-то аргументы, он соглашается что-то делать. Комнату убрать, пойти домой с прогулки.
- Ему повезло. Мало того, что вырастет человеком самодостаточным.
К.:
- Он уже живет отдельно. С девчонкой какой-то. я говорю: Андрей, что ты? А он еще не может облечь в слова мысли.
- Валерия: какого артиста не хватает на нашей сцене? Какие качества по-настоящему цепляют зрителя?
К.:
- Иосиф Пригожин решил закамуфлироваться. Подписался Валерия. Шито белыми нитками.
Ш.:
- Не хватает чего-то нового, интересного. Нет каких-то таких всплесков. Почему-то на Западе появляются команды. Появляется что-то новое, забавное, серьезное, что приятно слушать. Ты покупаешь эти альбомы. А у нас как-то нет.
- Знаю, что вы уже много лет верны группе U-2.
Ш.:
- Это классика, первая любовь. А появляются новые интересные группы. Что касается российских, то это происходит настолько редко. И не скажу, что, если мне нравится одна песня, я покупаю альбом и понимаю, что этот альбом не тянет. У нас нет такого качества, как на Западе.
- Почему?
Ш.:
- Сложно сказать. Пока у нас превалируют «Песни года», «Новые волны» и «Юрмалы», это же нонсенс – выступать рок-группе перед сидячим залом. Этого не может быть. Когда люди скачут, та же «Дискотека «Авария», они скачут и поют песню, и сидит народ. Пока мы, раскрыв рот, смотрим на Запад, как же они, пытаемся что-то сделать здесь, аналог, а не выдумать что-то свое интересное, мне кажется, ничего у нас не сдвинется.
К.:
- Это традиция зрительско-слушательская. Мы говорили уже давно с Евгением Фридляндом, продюсером «Премьер-министра». Мы говорили, когда был еще первый состав «Премьер-министра». У них было много соула. Они раскладывали на голоса, они реально пели, там была разноголосица красивая. А потом у них вышел следующий альбом. Он стал попроще. Потом еще какой-то. добротно сделанная поп-музыка в отечественном исполнении. И я спросил: Женя, а что? Он говорит: вся эта разноголосица, которую мы делали, на концертах смотрим, как реагируют. Вообще никому не нужно. Зрителю попроще – он подпевает, танцует. А когда начинается – этот поет низко, этот таким голосом, вообще не воспринимают.
Ш.:
- Да, нужно, чтобы выросло другое поколение. Новое поколение не знает, кто такая Алла Пугачева. Я вам клянусь. Они не знаю, что за группа «Агата Кристи». Они не знают, кто такие «Мумий Тролль». Они сидят все в Интернете, в сетях. Они слушают совершенно другую музыку. И ту же русскую музыку, которая еще не вышла в широкие массы. Должен пройти не один десяток лет, чтобы и у нас появились такие группы как U-2.
К.:
- Странное отношение к музыке. Люди слышат: о, прикольная песня. Они даже иногда не знают, что это за песня. Просто прикольно, дальше, следующая. Идет череда смены симпатий. Когда я в 1992-93 году первый раз услышал «Red Hot Chilly Peppers», я до сих пор к ним отношусь с теплотой. Любимая группа почти двадцать лет. сейчас такое, чтобы у молодняка пять лет хотя бы было пристрастие к какой-то группе, такого нет. То ли группы не тянут на статус серьезных, которые могут пять лет подряд держать, то ли это, есть термин «заппинг» - когда человек сидит, смотрит в телевизор и все время переключает каналы постоянно.
- Скорость информации… Она настолько возросла в последнее время, что люди уже не останавливаются. На это, конечно, страшно смотреть, потому что, с одной стороны, это все пока в музыке, в кино и в мультипликации, а потом это перекинется на отношения в жизнь. Точно так же будут менять, как перчатки, жен, любовниц… Детей, и прочее.
К..
- Славные времена… Мне уже это не будет нужно…
- Особенно во время таких быстрых перемен… Назовите, какие у вас самые значительные события произошли в жизни за десять лет? Или за последние пять лет… Что вы для себя выделяете? Самое важное.
К..
- На самом деле, очень сложно. С одной стороны, идет какая-то рутина, не очень замечаешь какие-то серьезные события. С другой стороны, вспоминаешь, ну как, вроде пять лет тому назад … У меня за пятилетку есть замечательная, прекрасная вещь – рождение ребенка. Это индульгенция. Зачатие ребенка, рождение ребенка. Уже два события. О! Свадьба! Три!
О..
- А я собаку завела!
К..
- Какие-то события маленькие, они для меня важны, когда говоришь, человек думает – это несерьезно. И наоборот.
О..
- Для меня это приезд в Москву. Это был поворот в моей жизни. Это безумное МТV, когда мы попали в эту струю и когда мы создавали это телевидение своими собственными руками – это тоже …
К..
- И головами!
О..
- Это встреча с моим мужем.
- Пока три события мы набрали. По три. Бог любит троицу, и, я уверена, будет еще немало событий, которые будут в жизни у Антона и Ольги не менее интересные и значимые. Мы постараемся вас постоянно радовать чем-то интересным. Спасибо, что вы с нами.