Исповедь анорексички: 35 кг счастья. Или как я не ела три месяца

Родители отправили Анжелику, страдающую анорексией, учиться в Германию. Там она поняла, что люди больших размеров тоже могут ходить в шортах.

Анорексия, смертельный бич XXI века, довела до больницы близняшек из Липецкой области. Сестры заигрались в модельный бизнес и потеряли контроль, в результате одна из них впала в кому. Местные медики не смогли оказать полноценную помощь, пациенток пришлось везти в Москву. К счастью, сейчас девочки чувствуют себя намного лучше. Но до здорового веса еще далеко. 14-летние школьницы похудели до 36 и 40 килограммов. Путь к долгому восстановлению еще впереди.

Корреспондент «КП» болела анорексией дважды. В первый раз степень худобы почти гарантировала летальный исход. Сегодня она рассказывает о своем опыте, для того чтобы показать, что «миф о красоте» не стоит сломанной жизни.

Хочу как в глянце

Школьные годы, десятый класс, мне шестнадцать. Перелистываю глянцевые журналы и понимаю, что я – не они. Не те тощие девушки, чьи тела, как я узнаю позже, вырисованы в фотошопе. Мой рост 166 см, вес – 55 кг. Я не страдаю ни от ожирения, ни от полноты. Но кричащие картинки говорят, что успех, внимание, красота, любовь и счастье есть только у худых. Пролистываю сотни картинок и не вижу ни одного «обычного» человека. Раз все самое интересное у худых, то что-то в моей голове переворачивается, и я перестаю есть.

Через месяц «яблочных» дней понимаю, что дальше не вынесу и начинаю серфить сеть, где ответ лежит на ладони. Оказывается те воздушные девочки, которыми я восхищаюсь, принимают допинг, смесь из аптечных препаратов, заглушающий голод. Не задумываюсь, бегу в аптеку, безо всякого рецепта мне продают сироп от кашля и кофеин. Вот так просто, никаких вопросов, бумажек, косых взглядов. Таблетку запиваю сиропом и голод как рукой снимает! Чудеса, думаю я и не подозреваю о последствиях… За день я могла выпить полбутылки препарата. Следующие два месяца химическая смесь будет замещать мне еду, и, как я узнаю потом, медленно разрушать мой мозг.

От обморока спасал бульонный кубик

Все, что было важно, потеряло ценность. Остались лишь кости. С тех пор, как мой вес упал ниже 43 кг, мир превратился в калькулятор калорий и вечную мерзлоту. Озноб убирала горячая ванна, спать приходилось в одежде, а еда все сильнее провоцировала страх. Не проходило ни минуты, чтобы я не думала о калориях. Сколько калорий в овощном супе, в одной ложке каши на воде, в половине яблока, в кружке чая без сахара? Если их лимит превышал отметку «300», я прекращала есть.

Через три месяца я не могла подняться по лестнице, мое сердце перестало работать правильно, органы опустились, а кожа стала мертвенно-бледной. Я падала в обморок на рынках и на проезжей части. В кармане всегда было противоядие – бульонный кубик. Если лизнуть соленое, головокружение временно проходило. Школу пришлось забросить, просто не было сил.

Через три месяца Анжелика выглядела вот так: органы опустились, а кожа стала мертвенно-бледной.

«Таких дур у нас полно!»

Удивительно, но есть мне больше совсем не хотелось. Впрочем как и жить. Я больше не улыбалась, но и остановиться не могла. На рынке и в булочных, куда я приходила «понюхать» еду, мне дважды пытались отдать продукты бесплатно, так плохо я выглядела.

Мои родители били тревогу с самого начала похудения, но сделать ничего не могли. Сначала им мешала моя сила воли, затем – реальный страх перед едой. Всегда мягкий папа начал кричать, мама постоянно плакала, оба то и дело готовили что-нибудь особенно вкусное, покупали любимые сладости, разговаривали со мной, просили, впадали в отчаяние, ругались. Мама насильно водила меня по врачам в поликлинику, которые без труда находили проблемы с сердцем и на пальцах объясняли нужный размер порций. Но разве можно вылечить анорексию тем, чего так боишься – едой?

Когда отметка перевалила за 35 в минус, они начали обзванивать районные больницы. Но в маленьком провинциальном Новогороде советуют одно: «Таких дур тут полно. Мы не спасем. Везите в психушку». «Психушка» – звучит страшно. Мама связывается с реабилитационным центром для трудных подростков, и отец отвозит меня к психологу. Он общается и со мной, и с родителями. Там я узнаю, что у меня «депрессия», и что родители просто не знают, что делать. Ведь анорексию они оба видят впервые и очень напуганы. Я начинаю есть ради мамы, но после месяцев истощения маленький кусочек варенной курицы провоцирует обморок. И так я оказываюсь в изоляторе психологической клиники.

Точка невозврата

Таблетки сделали свое дело. Поэтому я до сих пор не могу читать паблики об анорексии, где подростки готовы идти на любые меры. Они еще не в курсе, что аптечные смеси в лучшем случае вызывают помутнение сознания, в худшем – сильнейшие галлюцинации вплоть до голосов в голове (а как еще может среагировать истощенный мозг на такое количество допинга?), и активно развивающееся ОКР, или обсессивно-компульсивное расстройство, навязчивые идеи.

Анорексики не понимают здоровых людей, не могут «съесть булочку», которую заботливо принесли родители, не могут принять свое тело, не могут видеть мир адекватно. Поэтому вылечить это самостоятельно невозможно. Следующие полгода я проведу на сильнейших нейролептиках, которые практически сделают из меня инвалида. От лекарств рука не держала ложку, мысли путались, походка была нечеткой, и все время хотелось спать. Врачи сказали, что это на всю жизнь. В больницу ко мне приходили учителя из школы, я даже успевала немного осваивать текущий материал.

К счастью, моя мать приняла решение прекратить медикаментозное лечение, прописанное известными и очень дорогими петербургскими психиатрами, которых вызывали ко мне в больницу. Она рискнула отправить меня учиться на несколько месяцев в Германию, где я, уже относительно поднабравшая вес с помощью тех самых лекарств, убивающих страх, которые все же нужны на первом этапе лечения, вдруг увидела, что люди больших размеров могут ходить в шортах, держаться за руки, смеяться и любить. Шаблон порвался. Как жаль, что в нашей прессе нет примеров «неидеального счастья». Всего лишь три месяца за границей сделают из меня другого человека – я вернусь домой в мини-юбке и с желанием жить, несмотря на здоровые 60 килограммов веса.

Потребность в душевном тепле

Но проходит три года. Мне 20, я строю планы на будущее и вновь начинаю ненавидеть свое тело. Глянцевые образы уже не важны, но где-то на подкорке осталась запись, что успех принадлежит только худым людям.

В этот раз я понимала, что вес 35 – критичный, а значит нужно держаться где-то на 40 кг. Целый год я методично отказывала себе в еде, аскезно питалась кашей, супом, бесконечными фруктами и овощами. Позднее этого оказалось мало – в ход снова пошли таблетки, теперь другие, но не менее страшные, напрочь отбивающие аппетит и изменяющие вкусовые рецепторы. Это были антидепрессанты, которые мне тоже без лишних вопросов продавали в аптеке, хотя на упаковке было написано – только по рецепту. Печенье стало напоминать по вкусу соленые огурцы, а хлеб – бумагу, с таким разнообразием не есть совсем не сложно. Новые лекарства провоцировали не только отсутствие аппетита, но и равнодушие к жизни, затуманенность сознания, безразличие к близким. Этот период не выдержали многие из моих друзей, оставившие меня, так как просто не могли видеть этого саморазрушения.

В моменты просветления я пыталась найти помощь, с родителями в то время не жила, мы снимали комнату с моим парнем. Я звонила на «горячую психологическую линию», где мне говорили: «Езжайте в Петербург, но там нужны деньги, если у вас такой возможности нет, то мы не знаем, как вам помочь». Все это ощущалось как бесконечная, тяжелая и мрачная безысходность.

Чтобы вернуться к нормальной жизни, петербурженке пришлось пройти через множество врачей и клиник.

Разрешилось все просто: я переехала жить к родителям, начала есть и на целый год ушла в изучение психологической литературы, просто чтобы понять то, что со мной происходит.

Пришлось понять, что анорексия – это и потребность в душевном тепле, и желание заявить о себе, и что зацикленность на костях не решает проблему. Ведь любят нас не за это. Не за торчащие ребра и впалые щеки, не за чудовищную силу воли, не за детский облик. Любят за другое, и очень важно это вовремя осознать.

А что сейчас

Сегодня мне 25, я живу в Петербурге, заканчиваю магистратуру и занимаюсь любимым делом. Я вешу 57 килограммов и не стесняюсь своего тела. Все, что было – болезненный, но важный опыт, из которого мне удалось выбраться живой и невредимой. К сожалению, это удается не всем. Каждый час в мире от расстройств пищевого поведения умирает один человек, и анорексики рискуют больше всего. Сегодня я выступаю за право быть собой, за необходимость любить, ценить и принимать себя. Я не поддерживаю разговоров о строгих диетах, осуждаю слишком строгую модельную индустрию и искренне радуюсь расцвету «бодипозитивного» движения.

КОММЕНТАРИЙ СПЕЦИАЛИСТА

Светлана Коротина, врач-психотерапевт: «Главное вовремя начать забить тревогу и начать лечение»

– Я бы посоветовала сразу отвести ребенка на прием к психотерапевту. Первой задачей является именно диагностика, и только затем выбор вариантов лечения, которое может оказаться индивидуальным, сочетать медикаментозную и психотерапевтическую помощь. И ее можно получить даже в небольших городах. Как правило, там есть врачи, которые принимают в психиатрических больницах и диспансерах. Можно проконсультироваться на бесплатном приеме, спросить, есть ли у врача опыт лечения анорексии, и, если нет, узнать, где такую помощь оказывают.

Если после диагностики диагноз ограничивается только анорексией, то можно обращаться даже к консультациям по скайпу, к частным психологам и психотерапевтам. Можно приехать в крупные города. На моем опыте в Москву за помощью приезжали даже из других стран. В крупных городах все намного проще – нужно обратиться в специализированные институты питания, психологические центры, которые занимаются данным вопросом. Например, в НИИ питания РАМН, клинику неврозов им. З.П. Соловьева и другие места, где могут оказать как платную, так и бесплатную помощь. И очень важно обратиться своевременно, так как при анорексии могут иметь место атрофические изменения в органах и системах, которые могут оставить последствия на всю жизнь, так до конца и не восстановиться.